Вот таким представляли себе Бланки и его жизнь люди, близкие к нему, выступавшие под его знаменем. Но обе передовые статьи не давали представления о политической программе журнала. Это совершенно естественно, ибо нельзя же было получить согласие властей на издание журнала, цель которого — ниспровержение этих властей. Правда, это не означало, что «Кандид» будет проводить политические идеи, хотя бы и эзоповским языком, в замаскированной форме. Он должен стать и станет журналом исключительно антирелигиозным и антиклерикальным. Однако в этом, по убеждению Бланки, и состоит его политическое назначение. Именно тогда Бланки начинает ставить на первое место среди задач своей партии борьбу с религией, ибо она для него — основа всех зол. Он считал, что народ не имеет более жестокого врага, чем религия. Церковь — самая мощная сила, защищающая господствующий класс.
Сам Бланки пишет для журнала статьи, в которых нападает не на Империю или поддерживающие ее политические силы, а исключительно на религию. Свои статьи он подписывает псевдонимом Сюзамель, составленным из полного имени его незабвенной Сюзанны-Амелии. Сами названия этих статей: «Наша мораль», «Отец церкви IV века», «О монотеизме», «Знание и вера» — говорят об их тематике. Они очень похожи стилем и содержанием на яростно антирелигиозные сочинения Вольтера или Гольбаха. Вот, например, как пишет Бланки о зарождении и распространении христианства: «Наступает ночь! От скал Палестины семитский монотеизм разливается по римскому миру. Менее чем за век он превращает этот мир в труп. Науки, искусства и все завоевания духа уничтожаются на его пути. Христианский фанатизм с факелом и молотом в руках проносится по Римской империи, сжигая храмы, разбивая статуи, уничтожая в бешенстве лучшие плоды творчества Афин и Рима. Жгучий ураган пустыни уничтожает шедевры человеческого ума. Эта удивительная литература, которая соединяла в себе величие образов, красноречие и силу мысли, — все уничтожено, предано проклятию и презрению. Не остается ничего, кроме дикого фанатизма».
Эта яркая, образная картина, несвободная от преувеличений и односторонности, напоминает сочинения французских просветителей. Осуждая церковную нетерпимость, Бланки сам становится нетерпимым. Но не запоздал ли этот яростный антиклерикализм и не служит ли он лишь повторением битв предшествующего века? В какой-то мере это так. Верно также и то, что считать главной задачей пролетарской партии уничтожение религии — значит впадать в крайность. Однако для того времени и тех условий, когда выходил «Кандид», такая линия имела оправдание. Открытая политическая полемика против императорского режима была просто невозможна в легальной печати, тогда как антирелигиозная пропаганда допускалась. Более того, она выражала общественную потребность и отвечала характеру нараставшей революционной волны. Революция 1848 года не была антиклерикальной. «Пламенный» революционер Барбес, например, совмещал свою революционность с верой в бога. Но новое поколение революционеров, ощутившее наступление клерикалов, резко выступало против них. Основание для того, чтобы считать религию главным врагом, давала необычайно возросшая амбициозность католической церкви.
В декабре 1864 года папа римский опубликовал знаменитый Силлабус, документ, воскрешающий самые дикие претензии церкви времен средневековья. Папа осуждал всякий прогресс в развитии гражданского общества, начатый Великой французской революцией: всеобщее избирательное право, свободу печати, светское образование, любую идеологию или политическое учение, расходящееся в чем-то с оотодоксальным католицизмом. Он объявил, что церковь стоит выше государства, она одна имеет право воспитывать народ, контролируя школы. Даже Наполеон III, который со своими войсками спас светскую власть папы над Римом, стал для клерикалов врагом церкви! Отношения между римским папой и императором резко обострились из-за двойственной политики Франции в Италии и из-за многого другого. Несколько лет Луи Бонапарт добивался, чтобы наместник престола Святого Петра приехал в Париж и торжественно короновал его так, как это было с Наполеоном великим, его дядей. Племянник глупо верил, что отдаленной родственной связи и сомнительных военных «побед» достаточно, чтобы его власть была такой же, как у Наполеона I. Но эта нелепая претензия натолкнулась на решительный отказ Рима. Однако Луи Бонапарт постоянно колебался и в своей политике по отношению к церкви. То он поощрял выступления против Силлабуса, то наказывал за это. Поэтому и существование такого антирелигиозного журнала, как «Кандид», было эфемерным.