Я прошу Вас напечатать настоящее письмо в ожидании того ответа, который я дам, на направленное на меня неслыханное нападение.
Л.-О. Бланки».
Итак, Бланки сам признал то, что понял уже весь Париж. Но совершенно неожиданное событие оставалось тяжелой, мучительной загадкой. Все знали непримиримо враждебные отношения между Бланки и полицией, между Бланки и его судьями. Жгучая ненависть и холодное презрение, гордость своей ролью и судьбой революционера, отсутствие малейших признаков страха — вот что отличало его поведение на всех судебных процессах, в тюрьмах, куда он был заточен. Представить себе, что этот человек одновременно мог оказаться предателем, доносчиком, было немыслимо для всех, кто верил, знал, любил, кто восхищался Бланки и готов был следовать за ним всегда и всюду.
Вот почему в тот же день у дверей Консерватории, где происходили заседания Центрального республиканского общества, люди начали собираться задолго до начала заседания. Наконец явился и он сам, старый, испытанный борец, известный заговорщик, человек, уже превратившийся в легенду, которую осмеливаются переделывать в дикий, чудовищный фарс! Все ждали, что, как только появится Бланки, он с его неумолимо четкой логикой, ясностью мысли, пылом убежденности и честности не оставит камня на камне в лживом построении «документа Ташеро». Сердца друзей Бланки бились и замирали, они страдали за него, почувствовав в этот критический момент, как много он значил для них. Бланки заговорил.
Он спокойно, холодно сообщил, что публикация в «Ревю ретроспектив» является гнусной клеветой, что документ даже не имеет подписи. Он ответит на эту ложь и заклеймит ее, но ему необходимо время для изучения документов, чтобы сделать разоблачения, которые коснутся репутации некоторых членов правительства. Он объявил, что временно сложит с себя обязанности президента и не появится в клубе до тех пор, пока не добьется своей полной реабилитации. И все. Потом он уступил председательское кресло заместителю и сел в глубине зала. Больше он не сказал ничего.
Он не появлялся в клубе почти полмесяца. Бланки продолжал жить у Флотта на свои жалкие 50 франков в месяц. Эти деньги, вероятно, ему давали сестры. У него уже не было никаких отношений со старшим братом Адольфом. Он один, но все же выходит, чтобы встречаться с бывшими членами обществ «Семей» и «Времен года». Он собирает их подписи под каким-то документом. Бланки встречается с Ташеро, но эта встреча не дает никаких результатов. За это время он отправил два письма в газеты, касающиеся странных пустяков по сравнению с объяснением, которое нетерпеливо ждут его друзья, появления которого опасаются его враги. В одном письме он отрицал, что префект Коссидьер предлагал ему заграничный паспорт, в другом указывал, что Ламартин и Лед-рю-Роллен до публикации «документа Ташеро» предлагали ему встречи. Все это странно и непонятно. Многие думали: не лучше ли было поскорее объясниться, чтобы прекратить состояние замешательства, воцарившееся среди революционеров? Непонятная затяжка вызывает слухи, подозрения. Алэн Деко объясняет ее так: «Истина состоит, несомненно, в том, что Бланки не учитывал фактор времени. Сказался рефлекс, приобретенный в течение долгих лет. Время заключенного измеряется не так, как у свободного человека. Оно существует для него только ради намеченной цели. Но цели нет в жизни заключенного. Бланки потребовалось время для ответа. Но он не имел его».
Действительно, те, кто сомневался, кто искал ответа на вопросы, естественно, шли к Барбесу. А он, бывший соратник Бланки, превратился в его главного, смертельного врага! Отношения этих двух людей уже давно были отравлены завистливой ревностью Барбеса. Человек яркий, талантливый, но сумбурный и беспринципный, давно уже возмущался тем, что Бланки, этот невзрачный коротышка, почему-то пользуется большими влиянием, авторитетом, славой, чем он, Барбес. А славу он любил больше всего и ради нее ринулся в авантюру революционных дел, оставив удобную и приятную жизнь богатого человека! Но этот нищий, жалкий человечек, оказывается, был более привлекательным для глупой толпы, чем он, красавец, умеющий пышно говорить, которого уважают сильные мира сего, Ламартин, Ледрю-Роллен. Они советуются с ним и просят его помощи. Неизвестно, узнал ли от них Барбес о «документе Ташеро» еще до его публикации. Ведь в Ратуше документ появился еще 22 марта, и именно там решили пустить его в ход. Нет точных дапных, что Барбес замешан в этот заговор против Бланки. Но такая возможность не исключена.
Временное правительство, предпринимая свою злобную акцию по устранению Бланки, явно рассчитывало на Барбеса. Ведь его органическая ненависть к революционеру была хорошо известна. Еще в июле 1844 года Барбес направил Луи Блану, который был крупным историком и собирал тогда материал для своей «Истории десяти лет», письмо на 15 страницах, которое, однако, историк не использовал в своей книге. Дело в том, что вместо информации о фактах широкого политического значения, все письмо представляло собой злобное описание личности Бланки. С одержимостью завистливого маньяка он изображает Бланки болезненно тщеславным человеком, претендующим на первенство любой ценой, в любое время и по любому поводу. Тем самым Барбес обнаруживает собственные претензии. В действительности многочисленные факты свидетельствуют, что Бланки часто намеренно держался в тени, тогда как стремление к славе было главной чертой Барбеса. Еще более нелепы попытки обвинить Бланки в трусости. Уже рассказывалось, как Барбес хотел уклониться от участия в мятеже 12 мая 1839 гора и только настойчивое упорство Бланки заставило его покинуть свое богатое поместье. Но он и не мог простить этого Бланки, сожалея о том, что из-за Бланки променял роскошную жизнь на юге Франции на камеру в Мон-Сен-Мишель.