Барбес сразу занял совершенно враждебную позицию. Он заявил без колебаний: только он или Бланки могли сделать такое заявление министру внутренних дел, ибо данные, приведенные в документе, были известны полностью им двоим и частично Ламьесану, за верность которого он ручается как за свою собственную. 1 апреля на заседании своего клуба Барбес темпераментно, гневно разоблачал измену Бланки. Впрочем, и другие клубы бурлили спорами и колебаниями по поводу документа. Клуб революции принял решение создать комиссию по расследованию...
Действительно ли Барбес был искренне убежден в том, что «документ Ташеро» был написан самим Бланки? Некоторые исторические свидетельства заставляют в этом усомниться. В воспоминаниях участника событий тех времен Луи Комба говорится, что сначала Барбес сразу увидел в нем полицейскую фальшивку. Он пишет: «Сеньор-жан, старый республиканец и один из старейших членов тайных обществ, пламенный поклонник Барбеса (холоден к Бланки, но не враждебен ему), рассказал мне в Бель-виле, что в день опубликования «документа», встретив Барбеса, он спросил его мнение об этой злобе дня. Барбес ответил с его обычной непосредственностью, что о я нисколько не сомневается в подложности «документа», так как нет ничего легче сфабриковать подобный пасквиль... Я ручаюсь за подлинность этих слов Барбеса, которые мною сообщались другим, могущим засвидетельствовать это».
Пусть простит читатель автора за то, что эта глава будет перегружена цитатами. Но иначе поступить невозможно, ибо речь идет об очень щекотливом деле, здесь нужны факты, документы, свидетельства. Вопросы чести великого революционера и сейчас, спустя более ста лет, отделяющих нас от событий во Франции середины прошлого века, имеют самое актуальное значение.
Возвращаясь, однако, к Барбесу, можно предполагать, что если утром 1 апреля 1848 года он сначала инстинктивно занял позицию, соответствующую истине, то вечером того же дня после «советов» его друзей вроде Ледрю-Роллена заговорил иначе.
14 апреля сто пятьдесят разносчиков газет оглашали парижские улицы криками:
— Ответ гражданина Огюста Бланки за одно су!
«Ответ» был напечатан в форме большой листовки, на обеих сторонах которой не было никакого текста, кроме написанного Бланки документа. Отпечатали около 100 тысяч экземпляров. Долгожданный ответ расхватывали с нетерпеньем и тут же, на ходу, читали. Правда, разочаровывала его краткость. Все почему-то ожидали, что ответ Бланки будет пространным, систематичным, что он будет пункт за пунктом, касаясь каждой детали, объяснять фальшь «документа Ташеро». Но Бланки предпочел не защиту, а нападение, не столько логику аргументов и выяснение деталей, сколько разоблачение моральной, нравственной несостоятельности его обвинителей. Они представили сенсационные «показания» без подписи того, кто их будто бы дал, рассчитывая главным образом на силу клеветы.
«Клевету, — пишет Бланки, — всегда встречают доброжелательно. Ненависть и доверие вкушают от нее с наслаждением. Ей не надо много тратиться: лишь бы она убивала, а до правдоподобия никому нет дела! Даже явная нелепость не может ей повредить. В каждом сердце она имеет тайную защитницу — зависть. Всегда придираются не к ней, а к ее жертвам, от которых требуют доказательств. Целая жизнь, полная самопожертвования, аскетизма и страданий, идет в одно мгновенье насмарку и разбивается одним движением руки».