Вот газетные вырезки за 1874 год. Их горько читать.
«La Presse», среда 29 апреля.
«В преддверии Салона. Выставка Взбунтовавшихся.
…Эта школа упраздняет две вещи: линию, без которой невозможно воспроизвести форму одушевленного создания или предмета, и цвет, придающий форме видимость реальности.
Выпачкайте белым и черным три четверти холста, натрите остальное желтым, натыкайте, где придется, красных и синих пятен, и получите „впечатление“ весны, перед которым „посвященные“ падут от восторга.
Вымажьте серой краской панно, мазните по нему, как попало, несколько черных или желтых полос, и ясновидцы скажут вам, увидев эту мазню: „Черт подери! Как здорово передано впечатление от медонского леса“.
Когда речь идет о человеческой фигуре, цель заключается вовсе не в том, чтобы воспроизвести форму, моделировку, выражение лица: достаточно передать „впечатление“ без определенной линии, без цвета, без тени или света. Чтобы реализовать эту нелепую теорию, создают безумную, дикую, несусветную чепуху, не имеющую, по счастью, прецедентов в искусстве, потому что это не что иное, как откровенное отрицание самых элементарных правил рисунка и живописи. В мазне ребенка есть искренность и наивность, вызывающие улыбку, — разнузданность этой школы возмущает и порождает омерзение.
Пресловутый Салон Отверженных, о котором нельзя вспомнить без смеха, этот Салон, где были женщины цвета испанского табака на желтых лошадях, среди деревьев синего цвета, можно назвать Лувром по сравнению с выставкой бульвара Капуцинок.
Изучая экспонируемые картины (я особенно рекомендую посетителям посмотреть номера 54, 42, 60, 43, 97 и 164), невольно задаешь себе вопрос, нет ли здесь неприличной для публики мистификации или это результат душевного заболевания, о котором остается только пожалеть. Во втором случае выставка подлежит не рассмотрению критики, а заботам доктора Бланша…»
Уточняю, какие картины значились под указанными номерами: 54 — «Экзамен танца» Дега; 42 — «Дом повешенного в Овер-сюр-Уаз» Сезанна; 60 — «Репетиция балета на сцене» Дега; 43 — «Современная Олимпия» Сезанна; 97 — «Бульвар Капуцинок» Моне; 164 — «Фруктовый сад» Сислея. Ренуар даже не удостоился навлечь на себя перуны критика.
«Нет, не думайте, все это делается вполне серьезно, обсуждается и преподносится как обновление искусства. Веласкес, Грёз, Энгр, Делакруа, Т. Руссо — шаблонны; отжившие рутинеры, которые никогда ничего не понимали в природе; их картины давно пора выбросить из музеев и отправить на чердак.
Пусть не думают, что это преувеличение! Мы слышали, как рассуждают эти художники и их поклонники в Отеле Друо, где их картины не продаются; у торговцев с улицы Лафитт, накопивших груды картин в надежде дождаться благоприятного случая, который, разумеется, никогда не подвернется. Мы слышали, как они развивали свои теории, бросая снисходительные взгляды на произведения, которыми мы привыкли восхищаться; они презирают все то, что научило нас любить живопись, и повторяют с неимоверным тщеславием: „Если бы вы понимали что-нибудь в стремлениях гения, вы бы восторгались Мане и нами, его учениками!“
А вот благоприятный отзыв из «Le Siècle» от 29 апреля 1874 года.
«…Несколько лет назад в мастерских разнесся слух, что родилась новая школа живописи. Каковы ее цели, метод, сфера наблюдения? Чем отличаются ее творения от картин предшественников и какие преимущества несет новая школа современному искусству? Сначала было трудно во всем разобраться. Члены жюри со свойственной им проницательностью решили попросту преградить дорогу новым пришельцам. Они закрыли перед ними двери Салона, запретили им печататься в газетах, и, пользуясь всеми доступными средствами, включая людской эгоизм, тупость и зависть, попытались поднять их на смех.
Преследуемые, изгнанные, высмеянные, объявленные вне закона официальным искусством, прозванные анархистами — объединились. Дюран-Рюэль, которого не смущают официальные предрассудки, предоставил им один из своих залов, и публика смогла впервые судить о тех, кого называли, неизвестно почему, „японцами“ живописи. Время между тем шло. Ряды художников, о которых мы говорим, пополнились, их ободрили немаловажные признания, они объединились в кооперативное общество и сняли старое помещение мастерской Надара на бульваре Капуцинок; и там-то они уже у себя и по-своему организовали первую выставку, ту самую, о которой нам хочется рассказать читателям.