Чаще других отец посещал молочную, расположенную напротив его мастерской на улице Сен-Жорж. Мне, может быть, следует пояснить, чем тогда были молочные. В этих маленьких лавках, которые обычно содержали женщины, не ограничивались продажей сметаны, масла, молока и яиц. В смежном помещении стояло три или четыре столика, где посетителям подавали «дежурное блюдо». В уголке, на маленькой плите, которая одновременно и обогревала помещение, готовились тушеная телятина, рагу из баранины и бульон. Чаще всего именно бульон, потому что его приготовление не требует присмотра. К десерту, разумеется, сыр. Посетители шли к лавочнику наискосок через улицу купить бутылку вина. В обеденные часы здесь встречались завсегдатаи. Они были так же скромны, как цены обедов. Хозяйкой в молочной на улице Сен-Жорж была вдова лет пятидесяти. Две ее дочери шили, третья служила в магазине обуви. Мадам Камиль мечтала выдать одну из них за Ренуара. Поэтому она особенно за ним ухаживала, подавала ему лучший кусок бри — «не слишком жидкий, как раз в пору». Он обожал бри, «король сыров, но есть его можно только в Париже. За заставой он уже никуда не годится!» Дочери законно гордились своими хозяйственными талантами, совали ему в карманы лакомства, заботливо ими приготовленные, и штопали носовые платки. В своих планах мать уделяла больше внимания моему отцу, чем своим дочерям. «Такой приличный человек, но неспособен за себя постоять! И такой тощий, что жалость берет. Его нельзя оставлять одного в жизни. Ему нужна супруга!» Она, впрочем, заметила, что Ренуар уже сделал выбор, у нее же в молочной, которую неизменно посещала понравившаяся ему девушка. Если он не делал предложения, то только потому, что сомневался, сможет ли обеспечить приличное существование своей подруге и детям. Мысль о жене, которая бы «работала на стороне», что было тогда не принято, казалась Ренуару несносной. Он твердил мне: «Если женишься, держи жену дома. Ее настоящая профессия — это ты и твои дети, если они будут!»
Мадам Камиль родилась в той части департамента Об, которая граничит с Шампанью и Бургундией. Жители этой местности отличаются сильным бургундским акцентом. Манера произносить «р» выдает их сразу. Можно поэтому судить о ее радости, когда она однажды обнаружила в двух шагах от себя, на улице Сен-Жорж, соседку, чьи «р» звучали столь же раскатисто, как и ее собственные. Мадам Мелани Шариго, покинутая своим мужем, зарабатывала на жизнь шитьем. У нее была дочь, тоже портниха, которую звали Алин. Все это я рассказываю с большим волнением, так как речь идет о моей матери.
На маленькой картине, написанной много раньше «Завтрака», это она собирается ступить в лодку. Таким образом, Ренуар знал ее уже несколько лет. Она позировала, когда у нее было время, чаще за городом, очевидно, в воскресные дни. Будучи прилежной, она хорошо зарабатывала у портнихи в нижнем районе Монмартра. Эта дама открыла мастерскую на антресолях, наняла трех мастериц и копировала платья модных портних с улицы Мира для торговок квартала Нотр-Дам-де-Лоретт. Она шила на несколько легкомысленных особ с улицы Пигаль, но без ликования: «Они отпугивают порядочную клиентуру». Хозяйка была родом из Дижона, говорила с таким же акцентом, как и моя мать, которой она предсказывала блестящую будущность. «Ты далеко пойдешь, если будешь стараться. Когда я приехала в Париж, у меня тоже ничего не было». Эта славная особа полагала, что брак является непременным условием успеха. Ее муж, агент по шелкам, помог ей открыть мастерскую. «Выходи за богатого и не слишком молодого. С твоей рожицей это будет нетрудно!» Но Алин Шариго грезила художником с улицы Сен-Жорж, правда, немолодым, но без гроша в кармане. «А когда они у него были, он их раздавал!» Ему было сорок лет, ей девятнадцать. Алин хотелось, чтобы он всегда заставлял ее позировать. «Я ничего не понимала, но мне нравилось смотреть на то, как он пишет». Мадам Камиль и ее дочери скоро догадались, что происходит. Они без всякой горечи расстались с собственными надеждами и постарались способствовать зарождающейся любви. Парижанки обожают играть в любовных интригах роль свидетеля, а особенно наперсницы. А когда интрига носит незаконный характер, это настоящий праздник. Мать и дочери то и дело выспрашивали у своей юной посетительницы, давали ей советы. «Он с тобой говорил? Заставь пригласить себя в театр. Тебе следовало бы штопать ему носки, убирать у него, готовить. Его надо откормить, показать, что нельзя больше жить цыганом; в его возрасте пора жениться, потом будет поздно. И главное, ничего не рассказывай своей матери, она испортит все дело». Моя бабка по матери была, в самом деле, несносным существом. Чувствуя прочность своего бастиона из порядочности и хозяйственных качеств, она другим не спускала малейшей слабости. «У нее была улыбка с видом себе на уме, из-за которой хотелось ее убить!» Как-то в виде исключения она зашла в мастерскую Ренуара, сопровождая свою дочь, которая позировала для картины. Упершись руками в бока, мадам Шариго поглядела на холст, потом иронически покачала головой: «И этим вы зарабатываете? Ничего не скажешь, у вас есть шанс!» Однако Алин была не из тех, кого можно смутить. Она приказала матери покинуть мастерскую, пригрозив ей в противном случае не отдавать своего заработка. Мадам Шариго склонила голову перед такой категоричной угрозой и покинула мастерскую, ворча что-то про себя.