— Не болтай, делай, что говорят… Кому ты здесь нужен? Шлюх ловить по перронам, да следить, чтобы лузгу на пол не сплевывали? Тут серьезное дело, а людей, как всегда нет… Работать совершенно некому, черт возьми…
Виталика втолкнули в воронок, и машина тронулась с места. Уже залезая в машину, Виталий заметил стоявшую поодаль Люську, с сожалением глядевшую на него.
… Доехали быстро. Городок Огарков был маленький, все было рядом. Путь их лежал через улицу Виноградную, где и находилась маленькая квартирка Алешкиных. Там сейчас мучалась от неопределенности и ужаса его несчастная мать Надежда Станиславовна. Подумав об этом, Виталик глухо застонал.
— Чего мычишь? — буркнул недовольный сержант. — Рассказал бы все, глядишь, и выпустили бы… А то строишь из себя…
— Я все рассказал, что знал, — тихо произнес Виталий. — Больше мне рассказывать нечего.
— Дело хозяйское. Не пожалел бы потом…
… Подъехали к отделению милиции. Облезлое унылое, ядовито желтого цвета здание… Перед ним загаженный птицами черный бюстик железного Феликса.
— Выходи, Алешкин, — буркнул Юрасик, вылезая из машины. Вытащил из кармана пачку «Парламента», щелкнул зажигалкой, затянулся дымом.
— Погода что-то опять портится, — недовольно произнес он.
— Передавали, завтра сильно потеплеет, — обнадежил его рыжий сержант.
— Правда? — обрадовался Юрасик. — Вот это хорошо. Не люблю я такую погодку… Голова болит…
Виталия ввели в отделение, а уже через десять минут он был заперт в камере.
— Эй! — ощерился на него золотыми зубами лежавший на нарах здоровенный черноволосый мужик. — Компашка все прибавляется и прибавляется. — Вставай, Хорь! — крикнул он. — Привели какого-то фраерка…
На других нарах зашевелилась какая-то хилая фигура, закрякала, зафыркала…
— Кого еще? — прохрипел Хорь и поднял голову. Голова была светловолосая, засаленная, задорно смотрели злые зеленые глаза.
— Здорово, фраерок, — лыбился золотозубый. — За что тебя?
Виталик был не в состоянии говорить. Он как-то нелепо взмахнул руками, беззвучно открыл рот.
— Ты что, немой? — нахмурился Хорь. — Чего клешнями машешь?
— Я не немой, — наконец, произнес Виталий. — Я только что из зоны, год сидел по сто четырнадцатой…
— Да ты, видать, крутой, — усмехнулся золотозубый. — Кого изувечил, говори?
— Сына мэра города Ярыгина и сына бизнесмена Семиглазова, — решил похвастаться Виталий. В таких местах унывать и скулить было не принято, могло получиться еще хуже…
— Ну, крутой, — подивился золотозубый. — Какие люди с нами сидят, Хорь… Гордись…
— Горжусь, Зуб. Весело будет, чую, будет весело. А то с тоски сдохнуть можно в этом клоповнике… Скорее бы суд, да на зону… На зоне кайф… Весна…. — мечтательно потянулся он.
— Суда захотел? — усмехнулся золотозубый. — А еще попаришься в камере в Склянске с полгодика…
— Да не стану я там париться, мое дело ясное. Я во всем признался, чего меня держать…Статья моя сто пятьдесят восьмая, три в… Это тебя еще помурыжат, Зуб, тебе колоться не в кайф… Дороже обойдется…А со мной все ясно… Скоро на зону поеду…
Со скрежетом приоткрылась дверь, и в камеру всунулась хмурая физиономия дежурного. Все трое ее обитателей встали по стойке смирно.
— Каляшкин! — крикнул дежурный. — Выходи!
Хорь заложил руки за спину и вышел из камеры. Тяжелая железная дверь снова захлопнулась и зазвенели многочисленные замки…
— Ну? — уставился на Виталика Зуб. — Говори…
— Что говорить-то?
— Как до жизни такой дошел? Только что из зоны и опять сюда, в камеру… Погулять надо было с полгодика, дурило…
— Не дали вот погулять, — горько усмехнулся Виталик.
— Не дали, — скривил губы Зуб. — Кто тебе, мудаку, не дал? Все виноватых ищешь? Спиздил, небось что-то по пути, и снова в доме родном…Где живешь-то? Откуда сам?
— Здешний, из Огаркова…
— Работал?
— Работал. Учителем истории в школе…
— Хорош учитель, — хмыкнул Зуб. — Хулиган ты, а не учитель… — Он вытащил из кармана спичинку и стал ковыряться в своих золотых зубах.
— Получилось так…
— Чо получилось, фраерок? Чо ты мне тут гонишь? Ох, доиграешься ты…
Виталик присел на свободные нары, вытащил пачку «Пегаса» и закурил.
— Дай и мне, что ли, мастырку, — сказал Зуб, широко зевая своим огромным ртом.
Виталик протянул ему пачку. Тот взял всю пачку, вытащил сигарету, закурил, а пачку положил к себе в карман.
— Ты что? — возмутился было Виталик.
— Как что? — сделал невинные глаза Зуб.
— Отдай сигареты. У меня больше нет…
— Какие сигареты? Я что, брал их у тебя? — привстал с места Зуб.
— Брал, — нахмурился Виталий.
— Ну, фраерок, ты даешь…Ты, вижу, гусь еще тот… Не сдобровать тебе… Помяни мое слово…
В это время дверь снова открылась, и вошел Хорь с довольной физиономией. На тонких губах играла глумливая улыбочка.
— Вы чо такие смурные, братаны? — лыбился Хорь. Какая-то задорная идея блестела в его голубых глазенках. — Никак, не поделили что-то? Что, место у параши?
— Да он гонит, — таращил глаза Зуб. — Ты чуешь, гонит он мне… Сигареты будто я у него свистнул… Такой жучара, я и не ожидал… Он учитель, Хорь. Учитель истории… Чуешь, учитель, а гонит…
— Разберемся, — зевнул развеселый Хорь. — Времени навалом… Разберемся…
Он присел на нары, вытащил пачку «Беломора», закурил.
— Ну и чего ты тут гонишь, братан? — уставился он на Виталия. — Колись, кто ты такой?!