Представитель ЦРУ: Вовсе нет. Не поймите меня превратно, не подумайте, что своим сомнением я пытался как-то вас задеть, тонко оскорбить. Вы бесспорно выдающиеся профессионалы, но когда имеешь делать с программами подобного уровня сложности, нужно быть готовым к любым сбоям. Слишком много случайных факторов в действии. Если вы помните, наше Управление уже обжигалось на реализации аналогичных проектов. Вам, нужно отметить, повезло больше… А может быть, это и не везение, а еще одно свидетельство вашего профессионализма. Ведь не исключено?..
И знаете, второе мне кажется теперь более вероятным, поскольку уж очень настойчиво вы пытаетесь убедить меня, что до сих пор ваше ведомство не имело касательства к разработкам психотронного оружия. Я полагаю, вы с самого начала держали руку на пульсе. А ныне, когда одна из самых перспективных программ вдруг сбоила, вся ответственность ложится на «злобных» генералов-заговорщиков, а ваше ведомство вроде бы и не при чем? Очень умно! Мы в свое время действовали более прямолинейно и допустили потому ряд грубейших просчетов.
Представитель ФСК: Хорошо. Будем полагать, что вы путем чисто логических умозаключений разгадали направление нашей стратегической линии. Но тогда вопрос: что столь выгодное положение (а все его выгоды полминуты назад вы со свойственной лично вам проницательностью изложили), что оно нам дает? Генералы уйдут в отставку, может быть, даже и под суд: их карта бита. А нам теперь предоставляется почетная возможность расхлебывать кашу, которая давно успела остыть.
Представитель ЦРУ: Любите вы, русские, образно выражаться. Как это? «Каша, успевшая остыть»? Неплохо. Но если говорить серьезно, то ваше положение на самом деле выгодно как в тактическом, так и в стратегическом плане. Ловите своего кролика, получайте ордена и премиальные, тихо прибирайте программу к рукам. Тем более, что вы сами этого хотели.
Представитель ФСК: Если бы так просто… (что-то бормочет) Да, мы на первых этапах примерно так себе дальнейшее развитие событий и представляли. Только вот наш кролик не захотел оставаться ушастым травоядным животным. Он переквалифицировался в хищники и умело обходит любые красные флажки, расставляемые на его пути. И в его возможностях, заметьте, бегать от нас до конца века: слишком мощным арсеналом нашего кролика в свое время снабдили. Слишком мощным. А нам остается обнюхивать остывающие следы… Все-таки это была чрезвычайно перспективная программа.
Представитель ЦРУ: Иными словами, вам ничего не остается, кроме как обратиться к нам за помощью? Я правильно вас понял, уважаемый коллега?
Представитель ФСК: Иными словами, да. Это ведь не только НАША проблема, это по большому счету и ВАША проблема. Третьи страны, арабы, корейцы, китайцы, японцы давно проявляют интерес к подобного рода тематике, и если через нашего кролика произойдет утечка некоей принципиально важной информации, то…
Представитель ЦРУ: Да-да, нетрудно оценить масштаб последствий… Думаю, уважаемый коллега, наше Управление не останется в стороне. Мы постараемся оказать вам посильную помощь при условии выработки в дальнейшем программы паритетного контроля над всеми без исключения разработками в этой области. Пора положить конец сбоям. И у вас, и у нас.
Представитель ФСК: Вы, конечно же, понимаете, уважаемый коллега, что подобные вопросы решаются на самом высоком правительственном уровне, а время не ждет, ваша помощь нужна нам уже сейчас.
Представитель ЦРУ: И мы ее окажем уже сейчас. Любое сотрудничество начинают с доверия. Мы доверяем вам, вы доверяете нам. Чем плох расклад?
Представитель ФСК: Уважаемый коллега, я предлагаю тост за доверие.
Представитель ЦРУ: С воодушевлением вас поддерживаю!
Глава третья
— Боря, возьмешь меня замуж?
Я остановился в положении «брюки натянуть»: одна нога уже в штанине, другая согнута на весу.
— Почему бы и нет? — отвечал я невозмутимо. — Тогда, надеюсь, редкое удовольствие сменится доброй привычкой.
Елена засмеялась, разглядывая меня с постели светящимся очень таким женским взглядом. Она лежала, натянув простыню до подбородка и заложив руки за голову.
— Знаешь, — сказала Елена, — мне как-то нагадали, что первый мужчина, которому я задам этот вопрос, именно так на него ответит.
— Интересно, — усмехнулся я, осторожно продел в брюки вторую ногу и взялся за ремень, — и кто же тебе так точно нагадал? Цыганка в цветастом платке? Астролог в колпаке и мантии?
— Вот и нет. Никогда не догадаешься.
— И с трех раз не догадаюсь?
— И с трех, и с десяти. Не маг, не факир, не астролог, не цыганка.
— Ну тогда «Книга перемен». Или компьютерная программа, ее заменяющая.
— Совсем холодно.
— Сдаюсь! — я расправил небрежно отброшенную вчера ночью футболку.
Елена смилостивилась:
— Помнишь, — начала она, — в середине мая меня гоняли в командировку. В Одессу…
Я снова застыл. Теперь уже по другой причине. Как всегда при упоминании о том нелегком периоде моей жизни у меня захолодило в груди, и самым постыдным образом изъявили желание затрястись поджилки, но теперь-то я умел быстро подавлять связанные с ним неприятные ощущения. Все равно, конечно, еще подергивает, но не обрывать же Елену окриком. Она-то ни в чем не виновата, а знать, что я пережил за те три длинных майских дня, пока была она в командировке, ей и вовсе ни к чему.
— Ну, а дальше?
— Там я познакомилась с одним очень интересным человеком.
— Надеюсь, у него имеются тройной подбородок, необъятный живот и мешки под глазами?
Елена прыснула.
— Зачем тебе, чтобы у него были… тройной подбородок, живот и мешки?
— В случае, если он отягощен всеми вышеперечисленными недостатками, было бы смешно с моей стороны ревновать тебя к подобному чудовищу.
— Борька, ты невыносим! Это средних лет мужчина: крепкий, уверенный в себе. Очень умный и предупредительный.
— Надо же, каков букет положительных качеств! А крыльев у него нет?
— Крыльев нет. И нимба вокруг головы, успокойся, тоже.
— Зато он, без сомнения, красив той уникальной красотой, которую мужчина приобретает, вступая после четвертого десятка в период своей последней и самой притягательной для женщин всех возрастов зрелости. А легкая благородная седина висков лишь подчеркивает благородство его благородного профиля, не говоря уже о благородном анфасе.
— Ты дашь мне рассказать или нет?
— Рассказывай-рассказывай, — я покончил с одеждой и теперь с сомнением изучал свое отражение в зеркале: шевелюра явно требовала срочной обработки ножницами.
Я пригладил волосы.
— Во-первых, нет у него никаких седых висков, — продолжала Елена. — Тут ты промахнулся, или, как это у вас, военно-полевых мужланов принято говорить, попал в самое молоко. Он совершенно лыс. И тебе, конечно, в этом смысле не чета: можешь злорадствовать. Ну и видно, вообще побитый жизнью мужчина. Хотя и предпочитает особенно о своем прошлом не распространяться. У него такие пятна фиолетовые на голове. Наверное, старые ожоги…
Теперь у меня не просто захолодило в груди, теперь меня затрясло. По-настоящему.
Это был сильный удар, и, наверное, я на какой-то момент просто выключился, как телевизор, у которого полетели предохранители.
— Боря, что с тобой?! — закричала Елена, вскакивая с постели.
Я обнаружил, что стою на коленях, а мои побелевшие от напряжения пальцы скользят по полировке трюмо, совершая бессмысленные движения. И таращусь кроме всего прочего на собственное отражение в зеркале не менее бессмысленным взглядом.
Ну и вид! Что ж ты так расслабился вдруг, Игл, орел мой бескрылый? Так супружницу будущую заикой можно сделать.
С хрустом в суставах я выпрямился.
Вдох — выдох, вдох — выдох, и еще раз вдох — выдох… Опомнился наконец?
— Борис!!!
Я обернулся и обнял Елену за плечи, почувствовал ее дрожь, ее смятение, притянул к себе, гладя ее волосы, целуя в губы, глаза, нос: