— Вы разыскиваете Герострата? — спросил я.
— Еще бы. И более успешно, чем вы. Мы вскрыли все его опорные пункты: три арсенала, одиннадцать явочных квартир, подвал, где он держал и пытал специалистов из Центра. Но на самого Герострата выйти пока не удалось. Здесь он нас обошел, и мы потеряли двоих, прежде чем поняли, что он знает о нашем существовании. Вот если бы вы еще под ногами не путались…
— Черт возьми! — взорвался я. — «Не путались под ногами»! Свихнулись вы тут все на своей секретности. Мы, как слепые котята, тыкались туда-сюда, из-за наших ошибок гибли люди, а вы что, не могли остановить нас еще на первом этапе, схватить того же Усманова за руку и сказать ему: «Не суйся не в свое дело, малыш»?
Мартынов смутился.
— Понимаешь, Игл, дело в том, что ваше участие в деле, если уж быть до конца откровенным, нам иногда помогало. Второй фронт; Герострат чувствует себя затравленным. Вот если бы вы придержали своих скакунов, действовали не так ретиво, гибче…
— Да не объяснили вы нам, что действовать надо гибче. Сунули, как… котят в пекло и смотрели, удовольствие получали, наблюдая, как Герострат нас убирает одного за другим. И не думай, что мощь ваша великая вас украшает. Сволочь — она сволочь и есть, хоть атомной бомбой ее снабди.
Теперь взорвался Мишка:
— Да что ты знаешь?! — закричал он мне в лицо. — Что ты вообще знаешь об истинном положении вещей?! В курсе ты, что программирующие видеокассеты, на которую ты сам когда-то попался, запущены еще в восьмидесятых? В курсе ты, что каждый пятый в стране за счет этого — член Своры? И Свора растет, понимаешь ты?! В курсе ты, что появились уже ловкачи: все эти Марии-Деви, Асахары, Муны и еще десяток менее известных имен — кто сообразил, сумел прочухать ситуацию, и хотя «паролевика», книги кодов, у них нет, чисто на эмпирике, методом проб и ошибок находят нужные словосочетания, и уже человек — не человек, а раб, послушный исполнительный механизм. И вот тебе готовая Свора: тысяча, десять тысяч, сто тысяч человек! Ты понимаешь?! Объясни теперь, как мы могли хоть слово, хоть полслова вам сказать, передать?.. Если и среди вас каждый пятый — потенциальный агент Герострата!
Он замолчал, тяжело дыша. А я, ошеломленный этим новым обрушившимся на меня знанием, не мог ничего ему ответить. Мишка перевел дух, успокоился.
— Ну тебя-то теперь это не касается, — сказал он. — Ты вышел из игры, интереса у Герострата настоящего к тебе нет. Мы наступаем ему на пятки, и он будет спасать свою шкуру. Так что отправляйся спокойно домой, встречай свою Елену. Говорят, она завтра из Европы возвращается? Люби ее, живи, как жил, и забудь о Герострате. Не сегодня-завтра мы его возьмем и займемся наконец остальными. Но если вдруг что-то случится непредвиденное, сразу звони мне — запишешь телефончик.
— Скажи, Мишка, — обратился я к нему почти просительно. — Когда вы достанете Герострата, вы убьете его?
— Скорее всего, да, — не задумываясь, будничным тоном ответил Мартынов. — Он слишком опасен.
Мишка казался искренним, когда говорил о предопределенности данного исхода, но я почему-то ему не поверил.
Глава тридцать вторая
Раз, два, три, четыре, пять, вышел Боря погулять. Вдруг Мартынов выбегает, в нашего орла стреляет. Пиф-паф, ой-ей-ей, умирает Боря мой.
Разговор с Мишкой Мартыновым прояснил, мягко говоря, многое. Только вот эффект его воздействия на меня сравним с тем самым каноническим: «пиф-паф, ой-ей-ей…» И дело даже не в том, что теперь я знал ВСЮ правду (или, по крайней мере, ее большую часть); и даже не в том, что теперь я понимал, почему так легко у Герострата получалось управлять людьми, которых он встречал в первый и в последний раз в жизни; и не в том, что игра оказалась куда более масштабной, чем можно было себе представить, ведь на интуитивном уровне я уже догадался, что нами вертят, используют, по выражению Сифорова, «втемную», ведь привык я уже, что иначе и быть не может, что ничего другого от власть имущих ждать просто не приходится, и новое подтверждение тому воспринял почти спокойно. Другое выбило меня из колеи, заново принудило судорожно искать точку равновесия, без которой не может, по-видимому, существовать здравомыслие человеческое. И сопровождалось это возвращением моих старых страхов, приходом той холодной черноты, который я испытал вначале, когда из слов Елены понял, что Герострат жив, несмотря на то, что видел я его смерть, несмотря на фигурку белого ферзя, которого подобрал с пола в пустой пыльной комнате.
Участие на паях с Сифоровым и Мариной в охоте ФСК на восставшего из мертвых Герострата поддерживало меня на плаву. Я наблюдал движение сил, направленных на то, чтобы его обезвредить, и хотя неудачи следовали у нас одна за другой, мы совершали ошибки, теряли людей, срывали раздражение друг на друге — мы все же продвигались, мы вели охоту, и когда-нибудь (если забыть о существовании Службы защиты Президента) мы вполне могли его взять. Зря, что ли, наше упорство, наши жертвы? И вот оказывается, что зря! Сидеть надо было тише воды, сидеть и не высовываться, а мы высунулись и получили пулю в лоб.
А Герострат по-прежнему на свободе, и значит, не будет мне покоя, не будет у меня уверенности в том, что моя семья, я сам находимся в безопасности, «не представляем интереса». А предатель в моей голове только и ждет момента, когда поступят соответствующие команды.
В Свору легко вступить, но возможно ли выйти?..
И значит, опять все сначала, ты снова один, и никто тебе не поможет.
Я вернулся домой часам к трем дня. Обед готовить не стал, а прожевал всухомятку успевший за две недели зачерстветь до совершенной каменности ломоть ржаного хлеба, позабытый в хлебнице.
Я думал и вспоминал.
Я вспоминал малейшие подробности нашей охоты: кто где стоял, кто куда смотрел, кто чего говорил. Многие факты и странности получили теперь с раскрытием природы третьей силы исчерпывающее объяснение. Но думал я о другом, и искал в памяти совсем другое. Что-то проскользнуло на самой грани моего восприятия в те дни, что-то очень важное — мне почему-то казалось, что ничего важнее этому нет, но незамеченное ни мной, ни моими партнерами, ни, естественно, Службой защиты Президента от психотронных воздействий. Ниточка к Герострату.
Зачем тебе это? — вопрошал предатель. Тебе все равно не справится с ним в одиночку. Он слишком ловок, слишком быстр, слишком хитер для тебя. Говорят же тебе: не высовывайся!
Но я должен искать, отвечал я самому себе. Иначе все теряет смысл, а смысл для меня — это воздух, такой вот я человек.
И как поддержка, как оправдание моей уверенности, что иначе нельзя, зазвучал вдруг глуховато голос Марка Федотовича Гуздева, моего преподавателя, убитого в мае Геростратом.
«Как-то раз, — спокойно без лишней в таких случаях торопливости рассказывал Гуздев, — принимали экзамен по сопромату профессор и ассистент. Заходит первый студент. Тянет билет, но ответить по вопросу ничего не может. Профессор задает наводящие вопросы, но студент молчит. „Ну давайте вашу зачетку,“ — говорит со вздохом профессор. „Я забыл зачетку дома“, — отвечает студент. „Тогда до свидания,“ — отпускает профессор студента. Вслед за первым студентом заходит второй, и как и первый не может ответить ни на основной вопрос, ни на дополнительные. „Давайте зачетку,“ — с новым вздохом говорит ему профессор. Студент долго ищет по всем карманам зачетку, но не находит и виновато признается: „Я забыл ее дома“. „Идите, — отпускает его профессор, потом обращается к ассистенту. — Я предлагаю первому поставить два, а второму — три.“ Ассистент соглашается. Но потом, когда экзамен закончен и пора идти домой, он решает уточнить: „Объясните мне, профессор, пожалуйста, почему первому мы поставили два, а второму — три?“. „Но второй-то хоть что-то искал,“ — ответил профессор.»
Будем искать, Марк Федотович, подумал я. Будем искать.
Другое дело, необходимо прежде определить стратегию поиска. Перебор мельчайших деталей охоты ничего не даст. Эмоции заслоняют объективную реальность, а здесь требуется системный подход.