— Где же взял?
— A y нас в монастыре для государева войска ткани красили. Там и взял.
— А почему полосатый?
— Так лучше видно, когда поклёвка. Можно было сделать полностью красным или белым, но тогда в пасмурную или солнечную погоду менять придётся. Потому что в ненастье красный поплавок плохо на воде видно, а в солнечную погоду — белый. Особенно, если на мелководье ловишь.
— Вижу, вижу, ты не только иконы писать умеешь.
Мелентий довольно улыбнулся, загордившись от похвалы. А Егорка присел, наблюдая за поплавком. Но поклёвок теперь не было, и он стал смотреть в воду. Мелентий стоял чуть в стороне, где глубина была не меньше чем по пояс, а возле Егорки располагалась песчаная отмель. И тут совсем рядом — руку протяни — носом к берегу стоял довольно крупный голавль. Даже удивительно, что такая рыба появилась у истока совсем крохотной речки.
Егорка наморщил нос. А что, если и правда руку протянуть, как учил дед Кузьма? Он покосился на Мелентия. Тот стоял, глядя на неподвижный поплавок. Здешние рыбы не торопились заглатывать вкусного слепня, словно догадавшись, что означает спустившееся сверху дармовое угощение.
Он осторожно шагнул вперёд. Жаль, что нет камня, с которого хватать рыбу было бы удобнее. Кажется, дед Кузьма говорил, что в воду заходить нельзя, иначе рыба испугается и уйдёт, и тогда придётся долго ждать, пока она привыкнет и начнёт считать, что ноги всегда здесь были и никакой опасности от них не исходит.
Голавль стоял, шевеля красными плавниками, не подозревая, какая угроза над ним нависла. Егорка примерился, как удобнее хватать рыбу, повернулся немного, чтобы было ловчее выкинуть молниеносно вперёд и вниз правую руку.
В дальнейшем всё произошло как бы само собой, без Егоркиного участия. Рука, словно действуя независимо от него, будто выстрелила в воду, и он почувствовал в ладони холодную и скользкую упругость голавля. Неощутимо малый миг — и рыба выброшена на берег. Всё это случилось так быстро, что голавль сначала даже не пытался вырываться и начал извиваться уже в воздухе.
Мелентий оглянулся на всплеск и от удивления открыл рот.
— Я думал, ты обманывал, когда говорил, что рыбу руками ловишь! — произнёс он с завистливым уважением.
Егорка подошёл к своей добыче. Голавль прыгал на траве, пытаясь добраться до воды. Он оказался даже немного крупнее, чем выглядел, когда был в речке. Послышался ещё один всплеск. На этот раз клюнуло у Мелентия. Опять пескарь! Егорка отошёл, чтобы срезать с прибрежной ивы прутик, на который они будут нанизывать улов. Выбрав подходящий, одним движением отделил его от ветки и принялся снимать кору вместе с мелкими побегами. Закончив, огляделся вокруг. Всё было тихо, только вдалеке, в нескольких верстах, стояло облако пыли.
Показалось или?.. Егорка стал наблюдать за облаком. Вот, кажется, оно стало ближе. Точно, надо бежать!
— Мелентий! — крикнул он. — Хватай пескарей — и прочь, прочь отсюда! Бегом к своим!
Испуганный богомаз дёрнулся, стал озираться и, увидев пыльное облако, мгновенно всё понял. Схватив удочку и выловленных пескарей, он побежал впереди Егорки, высоко вскидывая длинные ноги.
Между тем в гуляй-городе дозорные вовремя подняли тревогу. Когда Егорка с Мелентием добежали до щита, за которым находилась их сорока, многие стрельцы уже стояли с заряженными пищалями, пристроив их кто на бердыше, кто в бойнице щита.
— Не стрелять! Не стрелять! — кричали десятники. — Дай подойти поближе.
— А то без вас не знаем, — пробормотал стоявший за соседним щитом пожилой стрелец, — горланите тут без дела.
— Кажись, Хворостинин это, — неуверенно сказал кто-то, всматриваясь вдаль, — одёжа у всадников не татарская.
— Точно, Хворостинин, — подтвердили рядом, — вон, кафтаны стрелецкие.
Лавина всадников быстро приближалась.
— Должно быть, татары за спиной, — произнёс десятник, что командовал стрельцами, спрятавшимися за тремя ближними щитами, — надо бы впустить в гуляй-город.
Но посохи и так уже бегали, убирая железные крюки и разматывая соединяющие щиты верёвки. Вскоре уставшие, пропылённые всадники осаживали коней уже внутри ограды. А вдали, саженях в трёхстах, виднелось татарское войско.
— Крепи, крепи снова! — тут же кричали розмыслы.
Но и без приказа посохи вместе со стрельцами кинулись ставить крюки на прежнее место, для верности стягивая щиты верёвками. Всадники соскакивали наземь, снимали пищали, тут же заряжали их и становились возле бойниц. Вокруг раздавались голоса стрелецких командиров: