Когда Варя вышла и уселась рядом, Акинфий Дмитриевич, взяв вожжи, легонько стеганул ими лошадь. Телега тронулась, Егорка провожал её взглядом, отметив про себя, что Акинфий Дмитриевич и впрямь хороший хозяин. Колёса подогнаны ладно, не скрипят и не болтаются на осях.
Когда они уже отъехали от крыльца саженей на двадцать, Варя вдруг заёрзала, завертела головой, потом обернулась и посмотрела как раз на то окошко, в котором стоял Егорка. Но видеть его она не могла — вставленная в рамки слюда пропускала слишком мало света. Но всё равно — улыбнулась и помахала ему рукой, как будто знала.
И Егорка тоже улыбнулся и помахал ей в ответ.
Эпилог
Рим, поздняя осень 1572 года
Неприметный невысокий прохожий, одетый в простой серый плащ, пересёк улицу на окраине Вечного города, споткнувшись о выбоину в мостовой. Обветренное лицо, изборождённое морщинами, выдавало в нём человека, много повидавшего на своём веку. Подойдя к двухэтажному особняку уважаемого негоцианта Алессандро Инганнаморте, он дважды постучал в дверь, которая открылась тут же, как будто привратник стоял за ней, дожидаясь его прихода.
Невысокий широкоплечий человек в чёрном трико и зелёном камзоле посторонился, пропуская гостя.
— Приветствую тебя, Джузеппе, — сказал тот.
— И я приветствую тебя, брат Гийом. Отец провинциал ждёт тебя.
Брат Гийом поднялся по лестнице на второй этаж и вошёл через открытую дверь в небольшую комнату с чёрными шторами на окнах. За столом сидел отец провинциал. Они были знакомы уже много лет и приветствовали друг друга, как старые друзья:
— Здравствуй, Гийом. Рад видеть тебя в добром здравии. Ведь при твоём роде занятий это так сложно.
— А я рад, отец провинциал, что ты рад. Но вдали от Рима здравие часто сохраняется лучше.
Священник улыбнулся, по достоинству оценив шутливое приветствие Гийома, намекнувшего на интриги вокруг Святого престола.
— Итак, письменный доклад о своём визите в Московию ты составишь позже, а сейчас я хотел бы услышать обо всём от тебя лично. Так, знаешь ли, лучше проникаешься духом событий.
— Доклад уже составлен, — сказал Гийом.
Он откинул полу плаща и, достав из висящей на левом боку небольшой сумки свиток, протянул его отцу провинциалу. Тот принял документ, тут же убрав его в ящик стола.
— Как я попал в Московию, тебе известно, — сказал Гийом, — всё прошло великолепно. Безупречное владение русским языком и врождённые способности к лицедейству позволяли мне преображаться в людей самых разных сословий. И это ни разу не вызвало подозрений местных жителей. Как мы и планировали, в Каргополе я встретил этого юношу, Петера. Он показался мне весьма способным человеком. После расставания с ним я отправился в Новгород, чтобы выполнить известное нам обоим задание.
— Об этом немного позже, Гийом. Сейчас меня больше интересует всё, что связано с Петером и его миссией.
— Тут я должен извиниться за свою ошибку, отец провинциал.
— Вот как? В чём ошибка?
— Я неверно оценил возможности Московии и ориентировал Петера исключительно на завладение знаменитой либереей царя Ивана.
— Но это достойная цель.
— Да, но в тех условиях было необходимо бросить все силы на снижение оборонных возможностей русской державы вплоть до ликвидации персон, от которых зависела организация отпора крымскому войску. Я уже составил список тех, кого подлежало устранить в первую очередь, но потом, узнав о количестве имеющихся в столице войск, решил, что русские не сумеют оказать значимого сопротивления татарам. Но князь Михаил Воротынский оказался слишком упорным в обороне, а боярин Дмитрий Хворо станин — умелым и отважным полководцем. Я бы даже сказал — изощрённым. Кроме них было несколько десятков фигур поменьше. Но именно из-за их деятельности не слишком многочисленное русское войско оказалось в избытке обеспечено оружием и щитами для гуляй-города, благодаря чему у Воротынского с Хворостининым появилась возможность проявить свои полководческие таланты.
Отец провинциал сидел молча, обдумывая сказанное. Его правая рука лежала на столешнице, пальцы методично барабанили по полированной кипарисовой плашке. Гийом из прошлого своего общения с отцом провинциалом знал, что это свидетельствует о его встревоженности и поиске путей для дальнейших действий. Наконец отец провинциал сказал: