Пробовал, конечно, брат Гийом, среди прихожан разговоры вести — у кого кум-сват-брат в городовых казаках, что думают о войне. Сетовал, что сильны поляки да литовцы и слушал, что люди в ответ говорят. Да только мало что говорили. Больше охала да ахали, да бормотали про супостата окаянного, которого победим, Бог даст. А особо богомольные старушки кивали головами и отвечали невпопад, даже не слушая, что божий человек говорит. Им хватало и того, что он просто говорит.
Лишь один хмурый мужичок в добротном овчинном полутулупе, послушав богомольца, коротко и сумрачно бросил:
— Ты бы, божий человек, больше о церковном думал, а не о мирском.
И ушёл куда-то, не оглядываясь. Брат Гийом всполошился, собирался тут же бежать из города, но, вернувшись в купеческий дом, успокоился. Он ведь всего лишь посетовал, что враг силён и надо всем вместе встать против супостата. За отчизну он радеет, а кто за неё сейчас не радеет? А мужичок тот пропал, и больше на глаза иезуиту не попадался.
Так продолжалось до весны. Когда с крыш уже закапало, брат Гийом решил уходить из Новгорода. Потеплело, будет не столь тяжко, как зимой. И уходить лучше с обозом, так безопаснее. Как раз через недельку отправляется один в Москву. Туда и ему надо. Что ж, недельку можно и подождать. Иезуит подошёл к Луке Ильичу, который всю зиму почти не замечал нежеланного гостя, поклонился по-православному обычаю.
— Извини, Лука Ильич, что стеснил тебя. Ухожу я скоро, а к тебе одна лишь просьба.
— Какая ещё? — не то чтобы недовольно, но и без особой радости спросил купец.
— Придёт вскоре к тебе человек от меня, передашь ему вот это.
И протянул ему свёрнутый в трубку и стянутый льняной ниткой лист бумаги, на котором на латыни были изложены все его зимние наблюдения. Купец опасливо взял свиток.
— Скажет человек, что пришёл от известного тебе богомольца, ты отдашь ему свиток, и он уйдёт. И не бойся, на ночлег он не попросится.
Лука Ильич хмуро кивнул и унёс свиток — прятать. Только и осталось брату Гийому, что дожидаться выхода московского обоза. Только и осталось… Но обоза он не дождался.
Решил он прежде времени из дома не выходить — мало ли… Дом был хорошо защищён — в этом брат Гийом за три месяца убедился. Кроме Степана жили здесь ещё четверо слуг — как на подбор, здоровенные, хмурые да неразговорчивые. И вооружённые: у каждого был добрый нож. Видел иезуит здесь и луки, и топоры боевые, и сабли. Правда, насколько хорошо охрана владеет оружием, удостовериться не довелось — случая не было.
Через три дня после того, как передал свои наблюдения Луке Ильичу, в калитку раздался громкий стук. Брат Гийом, всегда настороже, тут же взобрался в комнаты на втором ярусе и глянул сверху. Сердце похолодело: стрельцы, все в чрёном. Вдесятером! Государевы люди! И понятно, за кем они пришли. И хотя где-то в самом нутре теплилась надежда, что это не за ним, а купец что-то набедокурил, проверять ему не хотелось. Даже если и за купцом — всё одно пытать будут всех. И если у них появится хоть малейшее подозрение… Об этом даже думать не хотелось. За всё свою жизнь брат Гийом ни разу не попадал под розыск, всегда ему удавалось ускользнуть. Но он прекрасно понимал, что, если он попадёт в руки этих людей, живым ему совершенно точно не уйти!
Пока неторопливый Степан медленно шёл к калитке, ещё не зная, что размеренное течение его жизни уже закончено раз и навсегда, иезуит скатился с верхнего яруса в свою каморку. Похватал заранее заготовленное: толику денег, солонину, верхнюю одежду. Когда Степан только открывал калитку, он уже подбегал выходу, ведущему на противоположную сторону дома. Но что такое?
Дорогу ему преградил один из Купцовых слуг. Такой же, как Степан, здоровенный и неумолимый. Если сейчас он станет ему что-то объяснять, то пропал — от государевых людей ему не уйти. Почему же за ним всё-таки пришли? Неужели тот мужичок, которому он неловко сболтнул?.. Да и не сболтнул ничего такого, однако…
— Стоять!
Здоровяк стоял, вяло и нагло улыбаясь. Кажется, он радовался, что наконец-то может показать силу, выполняя приказ хозяина не выпускать странного гостя из дома без его ведома.
Рука иезуита метнулась к левому рукаву. Стилет едва блеснул в полутёмном коридоре. Один, два, три! Целых три удара точно в печень. Здоровяк, всё ещё улыбаясь и не успев ничего понять, повалился на пол. Брат Гийом перепрыгнул через него. Скорей, скорей!
Он выбежал на улицу. Где-то за спиной раздавался шум. Неужели купцовы слуги решились схватиться с государевыми людьми? Недоумки! Иезуит пробежал двор и перелез через забор. Теперь подальше, подальше отсюда. И как можно скорее!