— Попей, боль-то и поутихнет. Без этого не заснёшь ведь.
Вскоре, действительно, Егорка почувствовал, как накатывает на него сонная усталость, а глаза против воли начинают смыкаться. Данил уложил его на широкой лавке, укрыв кожушком, хотя в этом не было необходимости: в помещении от хорошо протопленной печки стояла теплынь.
— Ничего, ничего — ночью у тебя жар может быть. Не помешает.
Но жара не было. Видно, лечебный отвар оказался очень хорош: не было у Егорки ни жара, ни озноба. Только рука болела по-прежнему. Он с трудом свернул свой видавший виды кафтан и положил его под голову. И сон пришёл мгновенно — словно бродил-бродил рядом, ожидая, когда же Егорка уляжется на скамью, что выделил ему Данил, а дождавшись, набросился и одолел сразу, без борьбы.
На следующий день, в обед, Данил принёс овсяной каши в горшке, а когда Егорка поел, сказал:
— Здесь без дела сидеть не принято, коли ты на государевой службе.
— Как это?
— Ну, я на государевой службе, а ты вроде как у меня на службе. Стало быть, тоже на государевой. Или не согласен?
— Согласен, согласен.
— Вот и хорошо. А посему вот тебе ступка с пестиком — натрёшь мне к вечеру вот этих зёрен.
Он достал из сундука, что стоял в углу светёлки, небольшую медную ступу с пестиком и холщовый мешок, плотно набитый сухими плодами репейника.
— Вот это всё натереть? — ошарашенно спросил Егорка.
— Да.
— Так зёрна из колючек ещё нашелушить надо!
— Ну так нашелуши.
— А как же я — одной-то рукой?
— Так ты постарайся.
Егорка только растерянно кивнул: а как тут откажешься? Данил ему руку лечит, жить к себе пустил. Получается, кругом Егорка перед ним в долгу.
После обеда Данил куда-то ушёл, а Егорка принялся за репейник. Понятно, что до вечера все семена не перетрёшь, но надо сделать хоть что-то, чтобы его усердие было видно. Он принялся одной рукой шелушить репейные плоды, тщательно отделяя семена от плевел и отгребая их в сторону. После того как набралась изрядная кучка, взял в левую руку пестик и придерживая ступку локтем больной правой руки, начал тщательно толочь зёрна. Когда те оказались перетёрты достаточно мелко, поискал, куда бы можно их высыпать. Никакой ёмкости не нашёл, однако на сундуке увидел холст, от которого Данил вчера отрывал кусок, что положил под дощечки на рану. Решил, что оставшегося вполне достаточно, чтобы высыпать на него перетёртое. Освободив таким образом ступку, принялся снова шелушить репейник…
Когда с заходом солнца Данил вернулся в светёлку, на холсте оказалась внушительная куча перетёртых репейных зёрен. Он сначала с недоумением рассматривал: что же это такое, потом, вспомнив о задании, которое дал своему больному, и улыбнулся.
— Сообразил, выходит, как лучше сделать?
— Ну да, — ответил Егорка.
— Ты всегда такой сообразительный?
— Не знаю.
— Если не знаешь, значит, всегда.
Егорка не понял, почему Данил так сказал, но спрашивать не стал. Хочет так считать — пусть считает. Лишь бы от себя не гнал.
Засиживаться они не стали. Уже стемнело, Данил запалил лучину, собрал натёртые Егоркой семена и высыпал их в берестяной туесок, который тут же спрятал в сундук. На сундук же и улёгся, подложив под голову подушку из плотного холста, набитую соломой.
Перед тем как гасить лучину, оглянулся на Егорку:
— Ты как там? Удобно?
— Удобно.
— Может, под голову что положить?
— И так хорошо.
Данил встал, взял свою подушку и кинул Егорке:
— Лови. Тебе сейчас поудобнее лежать надо, чтобы во сне руку не повредить.
— А ты как?
— Завтра новую принесу. Спи.
И задул лучину. Егорка сначала хотел спросить — чего он вчера-то ему подушку не дал, если надо, чтобы было удобнее? Потом решил, что тот, наверное, просто привык жить один, не подумал о нём. Ну и ладно. Рука уже почти не болела, только ныла в том месте, где была сломана. И брать ей ничего нельзя было. Данил сказал, что через месяц-полтора можно будет снять лубки, не раньше. А до этого самое большее, что можно делать, — только зёрна перетирать в ступке, да и то осторожно…
…На следующий день Егорка с утра занялся тем же, что и накануне. Теперь у него появился навык, и дело пошло быстрее. К обеду горка перетёртых зёрен достигла внушительного размера, а мешок с репейником был уже почти пуст.
В обед Данил пришёл не один, с ним был небольшого роста и неприятного вида человек в сером суконном кафтане и жёлтых сапогах. По тому, как почтительно обращался с ним Данил, сразу было понятно — человек это влиятельный и наделённый большой властью.