— Что сейчас может быть срочного из Каргополя? Не до немецких гостей нам сейчас.
— Не о торговых делах говорю, государь. Измена.
При слове "измена" царь подобрался, выпрямился и стал похож на хищную птицу, завидевшую вдалеке добычу.
— Говори.
— Каргопольский воевода пишет, пойман лазутчик, и во время дознания говорил он интересные слова.
Царь встал и выпрямился во весь рост:
— Ну говори, говори, не тяни.
— Пишет, что шотландский купец по имени Макдугал направлялся в Москву, но остановился в Каргополе по болезни и в бреду начал говорить на латыни всякое, из чего стало ясно, что приехал он сюда по делам не купеческим, а тайным. У воеводы тамошнего есть люди, знающие языки, поэтому такой и был приставлен прислуживать больному. Допросить его сразу не было возможности, так как находился он в бреду. А как отпустило, был подвергнут допросу, и вот что выяснилось.
— Ну? Только быстро говори.
— Никакой это не купец, а иезуит и должен он в Москве найти некоего иноземца, также иезуита, который прибыл давно для выполнения тайного задания. И выполнять все его приказания.
— Иезуиты? — переспросил царь. — Напомни, Иван, кто это?
— Псы Рима. Хитрые и жестокие псы.
— А имя-то, имя пёс этот, Макдугал, назвал?
— Назвал, государь. Зовут того иезуита, к которому он направлялся, Петер.
Царь откинулся на стуле и тяжело задышал. Глаза его стали мутными, из уголка рта показалась струйка слюны. Руки судорожно вцепились в подлокотники. Казалось, ещё немного, и он упадёт в приступе падучей.
— Петер, — едва слышно произнёс Иван Васильевич.
— Осторожней надо быть с иноземцами, государь, — сказал окольничий, — да и не проявил твой крестник себя ничем. Поторопился ты. Давно хотел тебе сказать.
— Чего же не сказал?
— Как же тебе скажешь, если ты сразу бы велел меня из приказа гнать? Хорошо, если б не сослал. Уж больно ты немцу благоволил. А так я на своём месте успел немало доброго для державы твоей сделать.
— Тебя не сослал бы. — Царь, почти справившись с волнением, лишь тяжело дышал. — Иван, сколько у нас в Москве стрельцов осталось?
Челяднин видел, что царь уже не выглядит ошеломлённым, как в первый момент после получения страшной вести, и вновь стал деятельным.
— Сотня в кремле да сотни полторы на заставах.
— Хватит и сотни на всё. Сейчас же десяток конных отправь в Волок вдогонку за обозом. Пусть немчина приведут в Москву. Уж я с ним поговорю. Остальных стрельцов — в Серпухов, к Воротынскому. Там ни одна пищаль лишней не будет. Всё, ступай.
— Государь, и того, что осталось, мало. Тысчонка крымчаков прорвётся к Москве — во второй раз спалят, беззащитную-то.
— Нечего тут палить, всё спалено уже. И судьба Москвы решается там, на южных подступах. Где я тебе ещё стрельцов возьму? И так все или в Ливонии, или с Воротынским ушли. Нет больше полков, нет! А коль Воротынского побьют — смерть всем. И державе русской смерть.
Царь помолчал немного и добавил:
— Да и про крестничка моего надо бы в войско сообщить. Авось встретят.
Окольничий поклонился и вышел из светлицы, столкнувшись в дверях со Штаденом. Царь, провожая взглядом окольничего, заметил немца.
— Андрей Володимирович! — закричал он, темнея лицом. — А ну, иди сюда.
Штаден, поклонившись, вошёл.
— Как племянник твой поживает?
— Какой племянник? — смутился Штаден.
По виду царя он понял, что тому известно всё и теперь вся дальнейшая судьба его, Генриха фон Штадена, зависит от того, как он себя поведёт сейчас, в этой сложной и очень опасной ситуации. И выйдет ли он отсюда сам или выведут, заломив руки за спину, стрельцы, а может, осерчав за обман, царь в гневе просто прикажет убить его прямо здесь, в светёлке! Нет, сейчас надо быть предельно осторожным и выдержанным. Жизнь ему ещё нужна — как же без неё?
— Ты уже и забыл? Которого ты ко мне привёл и которого я, дурак, полюбил как родного сына! Племянник он тебе или нет?
Царь уже не кричал, а говорил внешне спокойно, но лишь хорошо знающие его люди понимали, что за этим спокойствием кроется холодная ярость. Прямой взгляд его серых глаз буравил Штадена, и соврать было совершенно невозможно. Всё равно ведь поймёт, если соврёшь!
— Не племянник, государь. Родом из того же города, что и я. Просил очень, чтобы представил я его. Грешен, каюсь. Хотелось помочь соотечественнику.
— Просил? — внезапно сорвавшись, яростно закричал царь, при этом он привстал со стула, и глаза его сверкнули молнией, не предвещавшей для Штадена ничего хорошего. — Наверно, за хорошие деньги согласился? Так, Андрей Володимирович?