- Три пятнадцать, - сказал ведомый, - второй заход сделай по скальной цепи, бородатые туда ушли с обочины...
- Понял, двести пятый, - сказал командир, - если бы я еще мог нормально зайти... Тут бомбы нужны, может, пару "свистков" вызовешь?..
Мы сделали круги снова зашли на боевой. То ли ветер усилился, то ли мы своими винтами оказали ему содействие, но со стороны нашего захода небо и земля совсем очистились от дыма, его пелена, причесанная ветром, почти легла и, просачиваясь между горушками, вытягивала серые пряди до самого перевала. Первая из подожженных машин горела ярким пламенем, сильно чадила и сверху была похожа на брошенный смоляной факел. Пока мы разворачивались, я вставил в пулемет новую ленту - старую, в которой осталось патронов десять, я бросил себе под ноги, на остекление, и, передернув затвор, приготовился к новой атаке. До сих пор никаких духов, как и наших, я не видел: то ли высота мешала, то ли дым, а может, они все хорошо маскировались - за камнями, машинами, в ямах. Или сразу, услышав звук наших винтов, ушли за скалы, как и сказал ведомый, а мы молотили по обочине впустую.
На этот раз командир заводил борт на боевой повыше, чтобы ударить нурсами сверху, - закинуть их за скалы, как за крепостную стену. Когда мы были на вершине, и вертолет уже перевалился на нос, чтобы начать пикирование, а я готов был нажать на гашетки, правак заорал, выбрасывая руку за борт:
- Командир, по нам пуск, вижу шлейф, уходи на солнце!
Я даже не успел взглянуть, куда показывал правак, как все мгновенно изменилось. Земля вдруг опрокинулась и завертелась перед моим лицом, словно была не огромным пространством с пустыней и горами, а всего лишь листиком, сорвавшимся с дерева и падающим на нас, беспорядочно кружась и переворачиваясь. Мой вестибулярный аппарат даже не успел понять, что это не земля, а наш вертолет, послушный руке командира, то ли падает в штопоре, то ли пикирует, одновременно выполняя "бочку", - я только видел, что земля закрыла собой все носовое остекление и прямо на меня, стремительно увеличиваясь и вращаясь, летели горящие машины. Чтобы не всплыть над сиденьем, я вцепился в пулеметные ручки и вдвинул колени между труб пулеметной станины. И зажмурился, потому что невозможно смотреть, как падаешь в огромное пламя.
- Не ссать! - прохрипел в наушниках голос командира, и тут же меня приплющила к сиденью многотонная тяжесть. Мои внутренности, налившиеся вдруг свинцом, припечатались к спине и тянули меня назад. Держась за ручки пулемета, как за рога взбесившегося быка, и упираясь лбом в чугун защитного шлема, я едва разлепил веки и сквозь щелки увидел, что стена земли передо мной опускается, как рампа военно-транспортного самолета, открывая дымное небо. Я чувствовал, что мои щеки стекают и трясутся студнем, а сердце и легкие, тоже трясущиеся, упятерившаяся сила тяжести вытягивает из грудной клетки в живот, сдавливая так, что я не мог дышать. Вертолет, нырнув почти до самой земли, теперь судорожно рвался вверх, отчаянно загребая горячий дымный воздух лопастями, и казалось, земля побеждает, но - потом я вспомню - все трое орали, толкая машину вверх этим криком, и вертолет вырвался. Мы вышли из пике над левой обочиной дороги - справа мелькнула стена огня, в блистер дохнуло жаркой гарью. Тряска вдруг кончилась, словно мы вылетели с небесной брусчатки на гладкий небесный асфальт, и через мгновение вертолет всплыл над дымом в синее небо - судя по куску ландшафта под моими ногами, где-то за скальными воротами, в которые влетели несколько минут назад. Легкие вернулись в грудную клетку, и я смог наконец вздохнуть.