— Почему же сегодня? — обиделся Джимп. — Я всегда отличался остроумием.
— Ладно. Так где Ордис?
— Пока не знаю. Дайте немного времени.
— Сколько?
— Ну, час-другой. С наркоманами просто. Переговорить с толкачами[19] — и все дела. В начале месяца вышел, говорите? Значит, сейчас вовсю накачивается наркотой. Так что никаких проблем. Верняк.
— А может, он там завязал, — предположил Карелла. — Вот тебе и верняк!
— Ха! Когда они завязывали? — возмутился Дэнни. — Не слушайте вы эти сказки! Он, может, и за решеткой ширево[20] добывал. Найти-то его я найду. Это не вопрос. Но если вы думаете, что это Ордис замочил ваших приятелей, то глубоко ошибаетесь.
— Что так?
— Встречал я его, доходягу. Он не знает, на каком свете живет. Тьфу, меня просто тошнит от этих наркоманов. Его атомной бомбой в себя не приведешь. У него в жизни только одно. Героин. Вот что такое Ордис. Он живет белым богом. Единственное, чем занята его голова.
— А Риардон с Фостером упрятали его за решетку, — напомнил Карелла.
— Ну и что? Думаете, наркоман может затаить злобу и мстить? Да у него времени нет на это. Он успевает только добраться до своего толкача и сделать покупку. Этот самый Ордис ширяется так, что ему и большого пальца на собственной ноге не отстрелить. И он пришьет сразу двух полисменов? Не смешите меня!
— И все же нам бы хотелось повидать его, — настаивал Буш.
— Дело ваше. Что я, комиссар, что ли, вас учить? Но только Ордис тут ни при чем. Ему пистолет от бетономешалки не отличить.
— Но пистолеты-то у него бывали тем не менее, — заметил Карелла.
— Да все забавы ради, — стоял на своем Дэнни. — Пальни в ста метрах — его неделю от страха нести будет. Поверьте уж мне, ему, кроме героина, ничего в жизни не надо.
— Не доверяю наркоманам, — отрезал Буш. — От них чего угодно ждать можно.
— А я доверяю? — обиделся Дэнни. — Только Ордис не убийца, вот и все. Да он даже время убить не умеет.
— Сделай нам одолжение, — попросил Кцрелла.
— Нет вопросов.
— Найди его. Телефон наш ты знаешь.
— Звякну где-то через часок. С наркоманами просто. Верняк.
Глава 9
В полдень 26 июля температура воздуха достигла 95,6° по Фаренгейту[21]. В помещении полицейского участка два вентилятора перемешивали сырой жаркий воздух, который пластами вползал через решетки на настежь открытых окнах. Каждый предмет в кабинете следственно-розыскного отдела, казалось, был раздавлен неумолимо злобным бременем зноя. Лишь шкафы с папками да письменные столы мужественно стояли по стойке смирно. Все же остальное — донесения, бланки, копирка, конверты — беспомощно сникло и было на ощупь влажным и липким.
Детективы скинули пиджаки и работали в рубашках с закатанными рукавами. Рубашки были покрыты пятнами пота — огромные черные амебы, расползавшиеся из-под мышек и от ложбинки вдоль спины и ненасытно поглощавшие тонкую ткань. Вентиляторы от жары не спасали. Они перемешивали удушающе гнилое дыхание города, и детективы хватали ртом это удушающе гнилое дыхание города, и печатали донесения в трех экземплярах, и трудились над своими рабочими планами, и втайне мечтали о лете на заснеженных горных вершинах или на Атлантическом побережье, где океанские волны осыпают всего тебя невероятным счастьем холодных брызг. Они звонили пострадавшим и заявителям, они звонили подозреваемым, и их потные руки скользили по черному пластику телефонных трубок, и они воспринимали Жару как некое зловредное живое существо, которое проникло в их тела и пронизывало их миллионами добела раскаленных игл.
Лейтенант Барнс так же изнывал от жары, как и любой другой в следственно-розыскном отделе. В его кабинете было большое угловое окно, но, несмотря на распахнутые створки, в комнате не ощущалось ни малейшего ветерка. Сидящий же против Барнса репортер всем своим видом олицетворял Прохладу. Репортера звали Сэвидж, и сегодня он щеголял в легком голубом костюме и в голубой же, но более темного оттенка панаме. Репортер курил сигарету и невозмутимо пускал струйки дыма к потолку, где зной собирал их в серо-синее облако.
— Мне нечего больше вам сообщить, — сказал Барнс.
Репортер раздражал его невыносимо. Он ни на минуту не мог допустить, чтобы кто-либо на этой земле мог родиться с таким именем, как Сэвидж[22]. Более того, он ни на минуту не мог допустить, чтобы кому-либо на этой земле в такой день могло быть так прохладно, как изображал Сэвидж.
— Так уж и ничего, лейтенант? — переспросил Сэвидж нарочито мягким голосом.
Это был привлекательный блондин с коротко остриженной головой и прямым, изящной формы носом, который куда лучше смотрелся бы на женском лице. Взгляд серых глаз был уверенным, спокойным и холодным. Холодным!
— Ничего, — подтвердил лейтенант. — А какого черта вы от нас ждете? Если бы мы знали, кто это сделал, он бы уже давно сидел у нас, вам не кажется? — Возможно, — согласился Сэвидж. — Подозреваемые?
— Работаем.
— Подозреваемые, — настаивал Сэвидж.
— Есть несколько. Но вот это уже только наше дело. Вам, газетчикам, дай волю, так вы всех подозреваемых на первой странице пропечатаете, а потом ищи-свищи их по Европам!
— Думаете, это пацан?
— Что значит пацан?
— Ну, подросток?
— Да кто угодно. И вы, например, в том числе.
Сэвидж усмехнулся, блеснув ровными белыми зубами.
— На территории вашего участка полно подростковых банд, не так ли?
— Мы их все контролируем. Наша территория, Сэвидж, конечно, не райский уголок, но нам нравится считать, что мы здесь делаем все возможное. Я понимаю, что вашей газете это, может, не по вкусу, но мы действительно стараемся изо всех сил, Сэвидж, мы честно стараемся хорошо исполнять нашу мелкую работенку.
— Не улавливаю ли я сарказм в вашем голосе, лейтенант? — вкрадчиво поинтересовался Сэвидж.
— Сарказм есть оружие интеллекта, Сэвидж. А все, и ваша газета лучше других, знают, что полисмены — это тупые вьючные животные.
— Моя газета такого себе никогда не позволяла, лейтенант! — оскорбленно воскликнул репортер.
— Неужто?! — изумился Барнс. — Тогда можете напечатать это в завтрашнем выпуске.
— Мы только хотим помочь, — заявил Сэвидж. — Нам тоже не нравится, когда убивают полисменов. Так как насчет версии о банде подростков?
— А мы такую версию даже не обсуждали. То, что у нас случилось, совершенно не в их духе. Господи, да почему вы, газетчики, все, что творится в нашем городе, пытаетесь свалить на подростков? У меня у самого сын подросток, но он, заверяю вас, не шатается по улицам, чтобы пристрелить пару-другую полисменов!
— Это утешает, — язвительно прокомментировал Сэвидж.
— В таком своеобразном явлении, как подростковые банды, разобраться непросто, — терпеливо продолжал Барнс. — Не хочу сказать, что мы их ликвидировали, но они у нас под контролем. Если мы не допускаем уличных стычек между ними, поножовщину и стрельбу, то эти ваши банды подростков тогда превращаются в дружеские компании, своего рода клубы, не более того. И пока они остаются таковыми, я доволен и счастлив.
— Ваша точка зрения забавно оптимистична, — холодно заметил Сэвидж. — Моя газета, представьте себе, не убеждена в том, что уличные драки так уж и прекратились. Моя газета придерживается мнения, что к гибели этих двух полисменов прямо причастны ваши, как вы сказали, „дружеские компании".
— Вот как?
— Именно так.
— Ну и что вы от меня хотите? Чтобы я забрал всех пацанов в городе и стал трясти из них признание? Ради того, чтобы ваша треклятая газета смогла продать еще миллион экземпляров?
— Нет, этого мы не хотим. Но мы ведем свое собственное расследование. И если мы раскроем убийства, 87-й участок будет выглядеть весьма плачевно.
— Точно так же будет выглядеть и отдел по расследованию убийств. И комиссар полиции, если на то пошло. Да все и каждый в полицейском управлении будут выглядеть никудышными любителями по сравнению с суперсыщиками из вашей газеты.