— Но я собирался…
— Никаких «но», Джон. Или мы договариваемся, или я буду связывать тебя на ночь, как предлагала бабушка. Договорились?
Я кивнул.
— Джон, это серьезно. Обещай мне.
— Обещаю.
Мама глубоко вздохнула и подошла к окну.
— Ты поссорилась с бабушкой? — спросил я.
— Да.
И мама рассказала мне о бабушкиной обличительной речи и о том, как та закончила ее фразой:
— Не знаю и знать не хочу, как мой внук дошел до столь постыдного представления на улице. Надеюсь только, что такое больше никогда не повторится.
На что мама неожиданно ответила:
— Напротив, я убеждена, что мой Джон проявит свои таланты и покажет все, на что он способен.
Мама решительным тоном передала мне разговор с бабушкой. Очевидно, она поссорилась со своей матерью, как это могут делать только родители и дети. Но исход спора был положительным — бабушка покинула наш дом. Она даже отказалась отужинать вместе с нами!
Наш праздничный ужин в честь дня святого Иоанна состоял из обжаренных сардин, отварного картофеля и жареных перцев.
После ужина мама терпеливо выслушала мои извинения за то, что мы натворили с Даниэлем, за проступок, который по сути был кражей.
— Как глупо с вашей стороны было ввязываться в столь нелепую авантюру. Ведь это же воровство, вы обокрали человека… — сказала она.
— Но птицы — они ведь живые. Их посадили в клетки, и они страдали.
— Я понимаю, потому и не наказываю тебя. Единственное, что я не могу понять, Джон, так это почему вы с Даниэлем с такой любовью раскрашивали птиц, зная, что все равно они достанутся другим людям?
— Иногда Даниэлю в голову приходят странные идеи. Может, он надеялся, что торговец птицами, увидев наши деревянные фигурки, осознает, какое зло он причиняет этим пернатым созданиям.
В ответ на это мама улыбнулась мне, как и тогда, когда она впервые пришла к моему каровому озеру, растроганная тем, что я допустил ее в свой личный мир. Она взяла меня за руку и коснулась губами кончиков моих пальцев.
— Знаешь, Джон, я думаю, Даниэль хотел показать торговцу, что его клетки лишают достоинства не только птиц, но и каждого, кто имеет отношение к торговле птицами.
— Точно! Ты права, мама! — воскликнул я.
Но уже спустя мгновение я понял, насколько мы заблуждаемся. Ведь в следующий вторник торговля на птичьем рынке будет процветать, словно никакого чуда и не было.
— Что-то не так, сынок? — спросила мама.
Когда я изложил свою мысль, она сказала:
— Нельзя так быстро победить зло. Однако вы будете одерживать свои маленькие победы. — Она погрозила пальцем. — Но только без разбоя, Джон, только с помощью слов.
— Каких слов?
— Ты убедишь людей, что их моральный долг — освободить птиц… и не только…
— Откуда ты знаешь, мама?
Она сжала мою руку.
— Я знаю тебя. И я знаю, на что ты способен, когда убежден в своей правоте.
После десерта мы с мамой до полуночи бродили по городу. Вечер был прохладным, и мама накинула свою шаль мне на плечи.
Несколько раз незнакомые люди показывали на меня пальцем и шептали:
— Это же он, ребенок-птица.
Гордость светилась в маминых глазах, когда она смотрела на меня. Пожилой человек с кривыми руками даже похлопал меня по голове и шепнул жене:
— Говорят, этот парень сотворил сегодня чудо.
Тогда мама повела меня домой и всю дорогу задумчиво молчала. У нашей двери она встала передо мной на колени и прошептала:
— Ты не должен привлекать к себе внимание. Это — опасно. Тебе следует думать, перед кем ты проявляешь свои таланты. — Она крепко стиснула меня. — Не будь таким доверчивым, прошу тебя. Если сомневаешься, то лучше переждать.
Не дав мне возможности ответить, она попросила меня не тревожиться по поводу ее глупой болтовни и сказала, что так на ней сказывается разлука с папой.
— Я, наверное, сошла с ума, раз говорю тебе такие вещи… — засмеялась она.
Повернув в замке ключ, она счастливо вздохнула, найдя наш дом точно таким, каким мы его оставили.
Поднявшись ко мне в комнату, мама села на кровать и положила мою голову себе на колени. Перебирая мне волосы своими мягкими пальцами, она спела мне «Барбару Аллен», песню начинавшуюся словами «В Алом городе, где я родился…».