Он ласково улыбнулся. Я приложил все усилия, чтоб разделить его радость, но ржавый болт все сильнее врезался мне в шею.
— Насколько я понимаю, аппетит ты тоже потерял. Мне это совсем не нравится, Джон. А как ты посмотришь на то, что мы больше не будем пить это лекарство? Думаешь, тебя снова будет донимать эта… твоя проблема?
Мысль о том, что меня лишат ежедневной ложки опия, встревожила меня.
— Так что ты скажешь? — настаивал он.
— Я постараюсь больше не видеть и не слышать Даниэля, — пообещал я, чтобы не портить ему хорошее настроение от возращения домой.
— А знаешь, Полуночник мог бы тебе помочь. Что ты о нем думаешь?
— Ничего не думаю, папа.
— Не лукавь. — Он наставил на меня черенок своей трубки. — Выкладывай все начистоту, парень.
В худшем случае меня могли отправить в кровать, а поскольку я был совсем не против того, чтобы улечься спать, я ответил:
— Он мне не нравится. Мне кажется, что он — настоящий урод.
— Почему, сынок?
— Понятия не имею, зачем он здесь, — отвечал я. — Согласись, что он — странный.
Папа задумчиво попыхивал трубкой, а потом промолвил:
— А для какой-нибудь маленькой птахи он мало чем отличается от нас с тобой.
Я не разделял его уверенности.
Вернулась мама, чтобы поставить на наш круглый деревянный стол чашки и блюдца, разрисованные ветряными мельницами.
— Подождем, пока вода закипит, — сказала она. — У вас тут все в порядке?
Я кивнул, а папа поцеловал ей руку. Потом он повернулся ко мне и сказал:
— Сынок, тебе недостаточно того, что он мой друг?
Мама закусила губу, колеблясь, стоит ли высказывать свое мнение.
Я уже собирался соврать, чтобы избежать ссоры, но она ответила за меня:
— Джеймс, давай будем рассуждать трезво. Мы ведь с Джоном еще совсем не знаем его.
— А если бы он был моим другом из Лондона, Мэй, ты бы тоже вела себя так холодно?
— Не знаю. — Она раздраженно махнула рукой. — Вопрос спорный, Джеймс, и я думаю, что Джон прав. Он слишком темнокожий для англичанина, и наши соседи могут оказаться не столь… гостеприимны, как мы с тобой.
Я почувствовал, что она совершила тактический промах, упомянув о соседях. Отца ничуть не волновало их мнение о наших гостях или о чем-то другом.
Он слишком резко вдохнул дым и поперхнулся. Прокашлявшись, он попытался привести последний довод:
— К твоему сведению, Мэй, Полуночник был подданным Британского королевства на мысе Доброй Надежды.
Мама опустилась на один из своих виндзорских стульев, придвинув его к моему креслу, словно вставала на защиту домашнего очага.
— Но это, мой дорогой супруг, еще не делает его британцем.
— Тогда к черту всех британцев и к черту соседей! И тебя к черту, Мэй, раз ты такая умная.
Папа раздраженно дымил своей трубкой, едва не удушив нас клубами дыма. Но потом он снова обратился к нам мягким тоном:
— Я убедился, что он — очень хороший человек. И никогда не соглашусь с вами. Но если через три недели он будет вам так же неприятен, я оплачу ему дорогу до Мыса, и вы его никогда больше не увидите.
— Все дело в том, что он появился в очень неподходящее время, — сказала мать, чувствуя, что обидела отца сильнее, чем хотела. — При других обстоятельствах я бы приняла его с радостью.
— Напротив, Мэй, сейчас самое время. Я ведь уже сказал тебе.
— Да. — Она крепко скрепила руки на коленях. — Очень надеюсь, что ты прав.
— Три недели — это все, что я прошу. Разве это так много для мужа, который долго был в отъезде и ужасно скучал по жене и сыну?
Эти слова остудили мамин пыл, как, впрочем, и мой. Мы приняли его просьбу.
Папа погладил меня по голове.
— Не бойся, Джон, — сказал он, потрепав меня по волосам. — Теперь я дома, и тебе станет лучше. Я позабочусь об этом, даже если это будет последним, что мне суждено сделать в своей жизни.
От его слов меня пробрал озноб, ибо они говорили о том, какую долгую войну нам предстоит вести, чтоб победить мою болезнь. Но даже несмотря на это, я был рад, что он вновь набил свою трубку и продолжал гладить меня по волосам; его уютный запах и успокаивающие прикосновения, наконец, позволили мне осознать, что он вернулся домой. Я допил свой чай и приложил теплую чашку к вискам, чтобы унять пульсирующую боль. Я молился, чтобы Даниэль не появился снова.
Около пяти часов вечера папа ушел, забрав с собой Полуночника. Он пояснил, что в Винодельческой компании Дуэро ему предстоит деловая встреча, которую он не может пропустить.