Не могу описать восхищение, с которым я слушал эту и многие другие легенды. Полуночник обладал чарующим голосом и нежным музыкальным тембром. Иногда он говорил на бушменском диалекте, и мне казалось, что я слышу первый язык мира. Я даже думал, что Адам и Ева были бушменами.
Он рассказал мне эту историю, когда мы сидели на камнях на берегу, в верховьях реки, в нескольких милях к востоку от Порту. Он почти никогда не рассказывал свои истории в стенах города, объясняя это тем, что невозможно внимательно слушать их, когда вокруг суетятся и шумят люди.
Когда я спросил, как семя пчелы стало человеком, он рассказал, что, в сущности все семена произошли из одного семени. На все мои просьбы выражаться яснее он сказал только, что это было во времена Первых людей, когда не было различий между вещами. Не было ни прошлого, ни будущего. Было только сейчас.
В некоторых историях Полуночника говорилось о необходимости следовать за дождями в пустыне, и впервые он отправился в подобное путешествие в начале декабря, в его первый год жизни с нами, перед тем, как начать обучение у сеньора Бенджамина. Утро было туманным и безветренным, и мы ожидали, что день будет солнечным. И тут Полуночник, должно быть, учуял запах далеких, неистово клубящихся испарений. Во время завтрака он бегал вверх-вниз по лестнице, не в силах есть или усидеть на месте. Под конец он уже не мог оставаться дома. Он схватил свой колчан из шкуры антилопы канна и лук, вместе с кожаным мешком из чемодана, с которым он приехал из Африки, и выскочил из дома.
— Ради всего святого, куда ты собрался? — воскликнула мама.
— Быстрее, догони его, Джон! — велел папа.
Я выскочил из-за стола, прямо в ночной рубашке, впрыгнул в ботинки у двери, выхватил у мамы куртку и помчался за нашим гостем. Я нагнал его у северного входа на нашу улицу, недалеко от городской тюрьмы. С возвышения он мог видеть неровную панораму черепичных крыш Порту до холмов на востоке. Он напевал тайную песню, которой он научил меня позже. Закончив, он указал на юго-восток, и я увидел воронку темно-синих туч, из которой вырывалась серая лента бури. Он положил руку мне на плечо, и мы наблюдали, как темнеет небо вдалеке. При первой вспышке молнии в животе у него что-то сильно задрожало, а когда раздались раскаты грома, он издал стон. Когда порыв ледяного ветра поднял с земли листья и швырнул их к нашим ногам, Полуночник заявил:
— Я уйду на несколько дней. Но со мной все будет в порядке. Не беспокойтесь обо мне.
С этими словами он отправился в путь.
— Куда же ты? — окликнул я его.
Меня охватило желание снова догнать его, но я понимал, что родители будут беспокоиться, если я тотчас же не вернусь домой. Я помчался обратно, чтобы спросить разрешения последовать за Полуночником, и столкнулся с папой в дверях. Он уже уходил на службу.
— Где ты был, сынок? Ты нашел его?
— Он сказал, что ему нужно уйти на несколько дней, и просил не волноваться за него. Но мне все равно тревожно. Мне кажется, он хочет найти грозу. Можно, я пойду с ним?
— Ты видел, как приближаются дождевые тучи?
— Да.
Папа улыбнулся.
— Знай, сынок, в его народе есть обычай несколько дней следовать за дождями. Вода в пустыне означает жизнь, и если гроза не приходит, это — настоящее бедствие. Я думаю, что Полуночник знает, что делает. Он вернется через несколько дней.
— Но, папа, ведь его может убить молнией.
— С ним все будет в порядке. Его народ ориентируется по молниям, как по компасу.
Видя мою нерешительность, он взял меня за подбородок:
— Не волнуйся за Полуночника.
— Не волнуйся?! Но он ведь один! И он не знает Португалии. И… и…
— Джон, Полуночник сказал мне однажды, что пустыня ждет молнию, как невеста жениха, а когда молния приходит, то пустыня сливается с ней. Все, кто живет там, все звери, большие и маленькие, все мужчины, женщины и дети, все бросают свои дела и уходят. Молния — это зов небес для них. Они должны следовать за ней, иначе смысл их жизни будет потерян. А теперь, Джон, слушай внимательно… Полуночник рассказывал мне, что ему запрещали следовать за дождем, когда он прислуживал в поместье господина Рэйнольдса. Он не мог покидать усадьбу. Но здесь он — свободный человек, и я никогда не буду запрещать ему делать то, что он пожелает. Ты ведь не хочешь, чтобы он утратил смысл своей жизни, сынок?
Я знал, какой ответ хочет услышать папа, но был слишком взволнован, чтобы произнести слова, которые он от меня ждал. Он сам ответил за меня: