Я, безусловно, жаждал получить некоторые сведения, но мне также хотелось вовлечь всех в безобидную общую дискуссию.
Габби сосредоточенно смотрел на меня.
— Теоретические интересы? Я, как правило, не обсуждаю научные проблемы, выпив бордо тридцатилетней выдержки. Вы можете без труда найти мои статьи в «Журнале по психопатологии».
— Будет вам, расскажите своими словами, чтобы всем стало понятно.
Он вздохнул:
— Как можно объяснить простым и понятным для всех языком то, что творится в голове человека? Что ж, хорошо, попробую. — Он закрыл глаза, сложил ладони вместе, как будто собирался прочесть молитву, и прикоснулся к подбородку. — С моей точки зрения, личность человека состоит из трех пластов. Внизу находятся физиологические желания и потребности. Секс, пища, материальные удобства. Можно назвать эти стремления эгоистичными, но они не… деспотические. На низшем уровне мы также находим сострадание к боли других людей. Я не вижу ничего опасного или постыдного в биологическом человеке. Хотя, говоря откровенно, и гордиться там особенно нечем.
Выше пребывает пласт, являющийся областью общественного человека. Это уровень вежливости, цивилизованного поведения, здесь присутствует совесть. Видя, что ваш бокал пуст, я улыбаюсь и передаю вам бутылку. — Произнеся эти слова, он взял со стола бутылку и подал ее мне. — Вы, в свою очередь, благодарите меня и передаете бутылку соседу.
Я так и сделал.
— Это сфера или семантическое пространство Просвещения, философии, Вольтера и Дидро. Мир стал бы приятным, но скучным местом, существуй человек только на данном уровне. Вопрос заключается в том, как видоизменяются нормальные биологические побуждения? Что происходит со свободным индивидуумом, который стремится лишь к невинному удовлетворению своих потребностей? И вот теперь мы переходим к последнему пласту сознания, зажатому между сферой благородного дикаря и зоной цивилизованного человека. О, это нехорошее место. Совсем плохое. Здесь таятся жестокость, жадность, зависть, сладострастие и все порочные страсти. Их разъедающая энергия является результатом противоречий между верхним и нижним слоями. Происходит конфронтация между физиологическими потребностями человека и его стремлением вести себя цивилизованным образом.
— Все как по Фрейду, — заметил я довольно банально.
Мне хотелось прервать чарующую музыкальную речь Габби. Все разговоры за столом прекратились. Слушали только его.
— Не совсем так. Это не фрейдизм. Верно, средний пласт почти соответствует бессознательному, но Фрейд признает только общественного человека и репрессивный уровень. Он не замечает невинного естественного индивидуума, полагая, что… ужас проистекает из природных наклонностей, которые необходимо контролировать и подавлять. Однако все это ведет к увеличению силы ярости, закипающей внутри спрессованного среднего пласта.
— И куда же привела вас эта теория? — спросил я. — Вы говорили, что терапевты-практики успешно излечивали людей, которые легко преодолевали боязнь высоты и целовались с пауками. А что вы будете делать со своими знаниями о том, из какого участка мозга происходит зло?
— Но разве не… приятно осознавать, кто мы такие на самом деле?
Габби посмотрел на меня, его карие глаза, казалось, готовы были пожрать пространство, разделяющее нас. Попытался выдержать его взгляд — безуспешно. Опустил глаза в тарелку с десертом.
— Важно понять, что ужасы прошлого века: убийства, поставленные на индустриальный поток, концлагеря, голые дети, сжигаемые напалмом, — все это порождение подавленной извращенной ярости, зажатой между нашей истинной природой и нами в роли общественных индивидуумов. Более мелкие трагедии, бытовые, имеют то же происхождение. Если бы каким-то образом мы как социальные личности могли войти в союз не с уровнем подавления, а с чистым ручьем древней невинности, тогда человечество избавилось бы от повторения былых кошмаров.
— Но как достичь цели?
— Это нелегко. Нужен некий катарсис. Допустим, посредством искусства. Может быть, путем самовыражения. Или через… любовь.
— Господи, Габби, ты действительно после увольнения из армии превратился в дикаря, — сказал Нэш, и вслед за его словами раздались самые бурные раскаты смеха за весь вечер. — К тому же, — продолжал он при несмолкающем хохоте, — ты утомляешь Монти. Посмотри, он крепко спит.
Нэш кивнул в сторону камина, возле которого клубком свернулась собака, вдоволь наевшаяся лосося.
— Простите, я совсем заболтался и забыл правила приличия. Наш новый друг повинен в том, что заставил меня говорить на профессиональные темы. Не знаю, как вы, но я бы сейчас с удовольствием выпил рюмку коньяку в гостиной. А если присутствующий здесь капитан Нэш выполнил мою просьбу, нас ждут еще и сигары.