— Не принято обсуждать возраст дамы, — возражает хозяйка с легкой улыбкой.
— Разумеется, вы правы.
Улыбка медленно угасает, и взгляд становится отрешенным. Но вдруг она возвращается из своей задумчивости, элегантно поднимается с кресла и поворачивается навстречу горничной, появившейся на пороге комнаты.
— Будь добра, разбуди моего мужа. — Хозяйка доливает кофе и предлагает нам сливки и сахар. — Я горжусь всеми тремя детьми независимо от того, чему они решили посвятить свою жизнь. И мужем горжусь. Может быть, вам известно, что мы знакомы с десятилетнего возраста, когда я переехала с родителями в Копенгаген. Мы учились в одной школе. Хотя посватался он за меня, только когда отслужил в армии в Ютландии и поступил на юридический в Копенгагенский университет. Мой свекор тоже был юрист. Он дослужился до судьи Верховного суда, уважаемый и строгий мужчина, не фанфарон. — Она стоит перед нами, скрестив руки на груди. — Сама я занималась только хозяйством. Работать не было необходимости.
— Гертруда довольна жизнью, которую она для себя избрала? — спрашиваю я.
— Определенно. Правда, у бедной девочки никогда не бывает свободного времени, но за такое высокое положение, естественно, приходится платить свою цену. И детей у нее нет, но кругом столько людей, у которых нет детей. К тому же время еще не упущено, и у нее есть мужчина, врач, он возглавляет исследовательский отдел в их корпорации.
Глаза хозяйки застилает пелена слез.
— Они уже много лет вместе, так что, наверное, просто не хотят детей, это теперь обычное дело. К тому же он немного старше ее. — Она уже успокоилась. — Гертруда посвятила свою жизнь бизнесу, однако, в отличие от большинства, старается ради других, не ради себя. Этим я горжусь.
Дверь неожиданно распахивается, со стуком ударившись о книжную полку, и в гостиную въезжает мужчина в инвалидном кресле. Правой рукой он натренированными движениями управляется с джойстиком в подлокотнике, и кресло лихо подъезжает к дивану, резко затормозив в последний момент. Его растрепанные седые волосы отброшены назад, рубашка выбилась из брюк, и из шерстяных тапочек видны тонкие белые ноги. Он, кажется, не успел еще привести себя в порядок. Я пытаюсь выдавить подходящую для встречи с патриархом улыбку.
— Вилли Фишер, — представляется он ясным молодым голосом. — Я только что говорил с Гертрудой. Она позвонила из аэропорта и сообщила, что ее вызвали в Брюссель по рабочим делам. У нее срочная встреча в Европейском комитете здравоохранения по вопросу неизвестного ранее вируса гриппа, против которого «Рейнбоу медикалс», весьма вероятно, сможет разработать вакцину. В лучшем случае она вернется домой к Рождеству, так что в этом году сюжет отпадает.
Он отъезжает на полметра в сторону, выпуская нас из-за стола.
— Всего хорошего, господа, — доносится из-за наших спин, когда мы с Йоханом направляемся в холл, где горничная уже ждет нас с верхней одеждой в руках.
— Спасибо за гостеприимство, — кланяюсь я маме Гертруды Фишер.
Паутина морщинок материализуется на ее прежде безмятежно-гладком лбу.
— Всего хорошего, — коротко повторяет она и исчезает в гостиной, где ее ждет муж.
Мы стоим под падающим снегом, и Йохан проверяет голосовые сообщения. Одно есть, от Гертруды Фишер: «Неожиданно возникшие обстоятельства заставляют меня просить отменить интервью. Возможно, мы вернемся к нему позднее. Приношу свои извинения. И счастливого Рождества».
Подъезжает вызванное такси.
— Дело это непростое, я же предупреждал. — Я оборачиваюсь к Йохану, который устроился на заднем сиденье.
— Кристиан Хольк ударил в набат, — говорит он.
— У меня хорошие новости, — слышу я голос Йохана в трубке. — Понимаешь, я просто места себе не находил, тебе знакомо это ощущение?
— Предположим. Что дальше?
— Ну и я еще раз смотался на такси к Кристиану Хольку, попросил шофера подождать в сторонке, и провалиться мне на этом месте, если Хольк сию же минуту не выкатил за ворота на своем «мерседесе». Я попросил водителя ехать за ним, но держаться на расстоянии, чтобы нас не заметили. Впрочем, нас бы не заметили в любом случае — снег валил так, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Таксист сначала артачился — полиция советовала не выезжать сегодня без необходимости, — но я убедил его, что наша поездка как раз и есть та самая необходимость, да и сумма на счетчике росла, а его неуступчивость вместе с ней таяла.
— Значит, ты следил за Хольком?
— Да, он поехал на север и на отрезке шоссе между Хольте и Сандбьёргом свернул на проселочную дорогу, ведущую к усадьбе с двумя флигелями. Он вошел в дом, а я уговорил водителя припарковаться на обочине поодаль и заглушить двигатель. Пока мы там стояли, к усадьбе подтянулись другие машины, не меньше десятка.