— Канун Рождества!
— Красивое снежное Рождество, — говорю я.
— Есть охота.
Я сворачиваю с трассы на ближайшем съезде и заезжаю на парковку перед заснеженной гостиницей.
Вытираясь после душа, слышу, как Йохан разговаривает со своей тещей: так вышло, что нам представилась возможность взять очень важное интервью в Берлине. Билетов на самолет не было, и мы поехали на машине. Конечно, он должен был сначала спросить ее, но это предложение грянуло как снег на голову, и мы сразу же рванули на задание. Поэтому он никак не доберется до них в Рождество, ему очень жаль. Как печально, что они сейчас совсем одни за столом с бужениной, уткой, огромным количеством красной капусты, не говоря уже о рисовом пудинге со взбитыми сливками, ванилью и миндалем. На следующий год он уже точно приедет, как он надеется, вместе с Марией. И тогда уж позаботится обо всем, он обещает: рождественская елка, стол — все будет на нем. Конечно же, ему очень нравится проводить у них рождественский вечер, и не только потому, что она готовит лучшие в мире рождественские блюда, так что нет причины плакать, пусть она лучше передаст от него привет Нильсону и извинится перед ним, пусть скажет, что Йохану очень жаль, и счастливого им Рождества.
Я выхожу из ванной. Йохан сидит на кровати с трубкой в руке.
— Кирстен не в восторге, — сообщает Йохан с кривой усмешкой. — К счастью, у нее есть Нильсон. Кирстен такой человек… она любит все предусмотреть, во всем должен быть порядок. Все, чего она хочет от жизни, — это чтобы ничего, за исключением сложностей во взаимоотношениях с Марией, не менялось: чтобы Нильсон проявлял должное усердие на работе, продавая стоматологическое оборудование, и приходил усталый и довольный домой, где они вместе будут ужинать и смотреть телевизор, чтобы они продолжали путешествовать в теплые страны и проводить там пару недель в январе, а на пару недель летом подниматься в горы. Этого ей с избытком хватает, чтобы удовлетворить потребность в непредсказуемости и разнообразии.
— Она расстроилась?
— Если ты поставишь знак равенства между «расстроилась» и «расплакалась», то да, но больше из-за своего нежелания мириться с непредсказуемостью.
Йохан исчезает в ванной и пускает воду в душе. Теперь уже моя очередь звонить с пожеланиями счастливого Рождества. Трубку берут далеко не сразу.
— Это Петер Беллман. Я звоню узнать, как дела у моего отца. Счастливого вам Рождества.
— Добрый день. И вам счастливого Рождества, — говорит голос на том конце. Это единственный санитар в их отделении. Остальные все женщины.
— Как он?
— Боремся с бронхитом, ему дают пенициллин, и сейчас ему уже лучше. В остальном никаких изменений. Ваш брат сейчас тут. Я могу его позвать, если хотите.
Он уходит, не дожидаясь моего ответа.
— Чудесно, я рад снова слышать твой голос, малыш Петер Паучок.
— Молодец, что зашел проведать папу.
В его ответном смехе чувствуется холодок, проникающий в мой кровоток и растекающийся по венам.
— Мы как раз открыли «Шато Кирван» тысяча девятьсот девяносто первого года.
Я вспоминаю, как близки мы были в детстве. Несмотря на трехлетнюю разницу в возрасте, мы были не разлей вода. Хотя у каждого была своя комната, мы спали вместе в одной, вместе шли в школу, вместе ходили на футбол, в секцию шахмат, вместе собирали марки и монеты. Но в гимназии начали отдаляться друг от друга, потом он поступил на юридический — и наши дорожки разошлись, как это зачастую случается с братьями.
Мне кажется, я больше не прячусь от своих чувств. Они постоянно идут за мной по пятам. Я утратил унаследованный талант сублимировать переживания, свойственную нашей семье способность демонстративно пропускать чувства через фильтр холодности.
— Где ты пропадаешь? Я тут заходил к тебе с небольшим подарком, — продолжает он.
— Устроил себе каникулы. Катаюсь на лыжах, — вру я.
— Один?
— Нет, со старым приятелем.
— Не думал, что у тебя есть друзья.
— Я тоже не думал. Его зовут Йохан. Может, ты помнишь, я о нем рассказывал. Мы познакомились в Гоа, — и, не дожидаясь ответа, заявляю: — В конце недели я подумываю заехать к Ханне.
— К Ханне?
В его голосе слышится удивление.
— К нашей сестренке.
Он шумно дышит в трубку:
— Можешь мне не напоминать, кто такая Ханна.
— Передать ей от тебя привет?
— Конечно, почему бы и нет. Меня зовет сиделка. Нужно идти. Счастливого Рождества, братишка.