И вот уже солнце смотрит своим желтоватым глазом поверх горизонта, прочерчивая на поверхности моря сверкающую дорожку, и через мгновение я получаю миллиарды микроскопических пуль между глаз, так что мне приходится схватиться за перила и инстинктивно вдохнуть поглубже в легкие воздух.
Звонит мой мобильный, оставленный в гостиной на столике. Я быстрым шагом вхожу в комнату и беру его.
— Доброе утро, у меня тут пропущенный звонок от тебя, — говорит Ханна.
Я закрываю дверь в комнату, где спит Сара.
— Хотел поблагодарить за новогодний вечер. И расспросить немного о Саре, но теперь это уже не имеет значения, — говорю я вполголоса.
— Что именно ты хотел спросить? Она профессиональный кулинар, и в Копенгагене у нее был свой ресторан, «Арас», анаграмма имени Сара. Прошлым летом она разорилась и с осени преподает у меня в академии. Мы подруги еще с тех пор, как познакомились в Гоа.
— Да, я в курсе, что вы хорошо знаете друг друга. Но ты-то какое отношение имеешь к Гоа? — вырывается у меня.
— У тебя явные провалы в памяти, Петер! Может, скажешь, что не помнишь, как я приезжала к тебе в гости за неделю до вашего отъезда из Гоа? Мы еще все вместе возвращались в Данию — ты, Сара, Мария и я.
— Теперь что-то такое припоминаю.
Колесики в моих мозгах отчаянно скрежещут.
— Ну ладно, успокоил. И потом — мы с Сарой были связаны по работе, может, ты об этом слышал, а если нет, то это лишний раз доказывает, что ты себялюбивый эгоист, живущий исключительно в мире собственных переживаний и…
— Погоди, не сейчас! — перебиваю я Ханну. — Я вспомнил, как ты приезжала в Гоа и как вы с Сарой подружились, но, честно говоря, понятия не имел, что вы продолжаете поддерживать отношения. Да, что и говорить, странная у нас семейка. Никто не интересуется тем, как живут остальные, и всем наплевать на всех, кроме самих себя.
— Вот поэтому-то я отнюдь не в восторге, что ты опять запал на Сару. Она мне очень симпатична. А я прекрасно знаю, как ты обходишься со своими женщинами. Два-три месяца побудете вместе, потом огонек потухнет, и ты найдешь себе другую. Скажешь, я не права?
Голос Ханны дрожит от презрения.
— Я изменился. — Несколько мгновений я колеблюсь. — К тому же она мне очень нравится.
— Тут я могу тебя понять. Ладно, здесь уже человек меня дожидается, стоит над душой. Поговорим в другой раз, Петер.
Она вешает трубку, прежде чем я успеваю сказать, что любил Сару все это время — с того самого дня, как встретил ее в Гоа.
Паром преодолевает четырнадцать километров, разделяющих Европу и Африку, за час, который мы проводим на солнышке на верхней палубе.
— Так странно возвращаться, — кричит Мария Йохану в ухо, когда паром скользит к причалу.
Удивительно, как внезапно они помирились. Ведь она же выгнала его. Однако да, женщины способны на такие повороты, мне ли не знать.
— Мы с Йоханом раньше часто сюда приезжали, он тебе наверняка рассказывал, — говорит она мне по пути в автомобильный отсек.
Я киваю и улыбаюсь как можно жизнерадостнее, мне нужно справиться со всем этим ярким светом и громкими звуками: голосами людей, шумом работы тормозных двигателей, трением корпуса парома о развешанные на причале тракторные покрышки. Не отпускает тревога: мне все время кажется, что Сара куда-то пропала. Ищу ее взглядом, нахожу и делаю знак не отставать. А ведь ей ничего не известно о проекте моего документального фильма. И к лучшему: пусть думает, что я приехал сюда вернуть свою жизнь и карьеру в определенное русло. Сара займется своими коврами, я своим фильмом, а если наши траектории пересекутся в одной точке, то так тому и быть. Мне кажется, что я люблю ее.
Мы отъезжаем от парома. Днище машины проверяют зеркальцем и простукивают полости, после чего мы паркуемся на набережной и встречаемся с поставщиком ковров, Ямалом Хадиром. Это худой мужчина с зачесанными назад волосами и сигаретой в углу рта. Его песочного цвета одежды развеваются на теплом ветру. У Ямала добродушный взгляд. Я отвожу Сару в сторону.