- Чего потом-то, Иваныч?
- Потом нам корреспондент эту карточку по почте прислал, - продолжил старик свой рассказ. - В 50-м году батя мой погиб. Пожар у нас случился. Полез отец колхозное имущество спасать, да крыша в это время и рухнула, – совсем ветхой оказалась. Закат капитализма, что возьмешь… Я приехать на похороны не смог – в ту весну наша речушка разлилась, мостик унесло вместе со всеми деревенскими лодками. Да и хоронить-то особо было нечего. Говорят, что мамка моя на могиле три дня сидела, выла. Помните как у Максима Горького: собака осталась на свежей могиле отца Павла Власова и долго её нюхала, а через несколько дней кто-то убил её…
Один я кивнул головой, остальная молодежь, вероятно, горьковскую «Мать» не читала.
- Ну, так мою маманю никто не убивал. Мою маманю вся деревня любила. Однажды, мальчонка один, двух лет от роду, с мостков в речку упал. Братишка его испугался, побежал в деревню, кричит непутяком: «Ильюшка утонул!» Взрослые услыхали, побежали к реке, а мамка уже им навстречу идёт и мокрого Ильюшку за рубашонку тащит. Говорили, что от волчьей шерсти взрослые еле-еле руки ребенка оторвали – во, как он вцепился. А то бывало, на каком-нибудь празднике начнут мужики канат перетягивать, мамка подбежит к тем, среди которых мой отец, схватит зубами за самый конец верёвки да как потянет – сразу победа наша! Мужики из соседней команды со смехом говорили отцу: «Иван, Нюрка у тебя чище тягловой лошади. Трактор, а не баба!» Она и пожар-то тогда самой первой обнаружила. Наш дом аккурат неподалеку от того загоревшегося мехдвора стоял. Батя мамку дома запер, а сам побежал народ поднимать. Чего он тогда её запер? Чего испугался? Не пустила бы она его в огонь. Мамка потом окно в доме вышибла и прибежала, да уже поздно было, - Иваныч вздохнул и продолжил: - Да. Три дня она сидела на могиле отца, а потом пропала. Я приезжал на сороковой день, несколько дней ходил по лесу, искал её, но мамка так и не объявилась. И вот прошло лет пятнадцать. Я тогда уже в городе жил, но в родные места на охоту частенько наведывался. Как-то раз по зиме пригласили меня, как хорошего стрелка на волчью охоту. В тот год волков у нас опять страсть, как развелось, житья от них не стало. Я не хотел на ту охоту идти, да что-то как заныло под сердцем, так я и согласился, но с условием, что на номер меня за флажками поставят. Волки-то порой сигали через эти флажки – страх у них пропадал от отчаяния быть застреленным. Если один из них, чаще всего волчица, через флажки шла, то и остальные строем следом за ней. Обложили мужики волчью стаю на замёрзшем болоте и погнали на стрелков. И я стою за деревцем, жду. Вдруг вижу, появляется большой волк. Подходит он к флажкам, а оклад не хухры-мухры – двойной был, и подлезает под ними как баба под верёвками с только что развешанным бельём. А потом этот волк идёт на меня прямым ходом и хвостом виляет. Я гляжу, а на шее у него ошейник с красными бусами, тот, что батяня мамане сшил. Мамка! У меня даже ноги отнялись, и ружье из рук выпало.
- Да разве волки могут столько долго жить? - опять встрял Лёха. - Не, я не верю!
Старший брат Николай сунул Лёхе конкретного тумака в бок:
- Заткнись ты, балаболка! Чего дальше-то, Иваныч?
- Чего дальше… Подошла она ко мне и в колени уткнулась. Тут заплакал я как пацан. Обнимаю её, целую… Следом за мамкой и остальные волки через оклад флажков прошли, и все мимо меня цепочкой пробежали. Не помню, сколько их было. Штук восемь, кажется. Я мамку за ошейник поясным ремешком прицепил и сбежал из леса вместе с ней. В общем, история была долгая, но волчицу я всё-таки к себе ночью в город привёл. Мои соседи по коммуналке оказались людьми понятливыми, да и остальное население тоже. Весь наш квартал мою мамку знал. Первое время, когда мы с ней гулять выходили, люди интересовались: «Это у вас волк, что ли?» – а потом привыкли. От детишек никогда отбоя не было, и каждый норовил погладить её или чем-нибудь угостить. А вот наш участковый – сволочь, все нервы мне измотал. Целый год не давал житья, хотя ни одной претензии к моей мамке не было: ходила она в наморднике, в ошейнике, на поводке. Ни одна городская собака к ней не цеплялась. Бывало, увидит мамку, подбежит, понюхает воздух издалека и наутек. У собак ведь нюх в сорок раз лучше, чем у волков. А моя мамка волком совсем не пахла – молоком пахла и хлебом. Однажды, участковый всё-таки меня достал: пришёл ко мне домой с начал права качать. Я утюг схватил, треснуть его хотел, но мамка не дала, уцепилась в мой рукав. Соседи прибежали, крик подняли, позвонили в отделение и на мента-козла пожаловались. Весь наш дом в защиту волчицы встал, даже письмо коллективное написал в горком партии. Чиновники ответили нам, что они понимают нашу любовь к животным, но это все-таки волчица! Негоже волчице жить в городе. А мне отдельно пояснили: хочешь жить со своей дикаркой – уезжай от людей подальше! Хочешь, в зоопарк свою зверюгу отдай. Баста! Не мог я представить свою мамку в клетке. Решил я уехать в сельскую местность. Чёрт с ней, с этой работой, с этой карьерой, с этой жилплощадью! Утром просыпаюсь, а мамки нет. Как она умудрилась запертые двери моей комнаты открыть и входные двери нашей коммуналки – ума не приложу. Соседей спросил – они только руками развели. Никто её на улицу не выпускал. Я взял неделю за свой счёт, стал мамку искать. Весь город оббегал, поехал в лес, где мы с ней встретились, там всё исходил, ноги до задницы стёр, но так её нигде и не нашёл. Потом я отправился в редакцию газеты, написал объявление о пропавшей волчице, свой адрес и свой телефон указал. Через пару дней позвонил мне один мужик. Он сказал, что неделю назад ездил на мотоцикле на рыбалку и видел на дороге крупного волка. Тот его близко не подпустил, услышал шум мотоцикла, оглянулся – и в кусты. Встретился я с тем дядькой, расспросил у него обо всём досконально: как, где? Оказалось, что в нескольких километрах от тех озёр, куда он ездил рыбачить, есть деревня и колхоз, где овец разводят, а за ними леса начинаются. В первую же субботу я собрался, взял еды и туда рванул, стал местных жителей о волчице расспрашивать. Никто ничего сказать мне не мог, и только в самом последнем доме от хозяев я узнал, что у них четыре дня назад пёс пропал, а вчера козлёнок с луга исчез. Я понял, что это мамкина работа. Прикинул, в каком месте она могла осесть и пошёл туда, однако, сколько волчицу не звал, она не появилась. Тогда я повесил на дереве свою куртку и еду оставил. В воскресенье приехал – мяса нет, а под деревом, на котором моя куртка висела, яма выкопана, словно знак мне, что это она – мамка Нюра. Я три раза в неделю после работы в лес ездил, еду ей в нашем укромном местечке оставлял, а ближе к зиме она за ней приходить перестала и опять пропала.