Тропить я собирался русака. Он не настолько хитёр, как его собрат беляк. Тот, бестия, заковыристо умеет петлять. На днёвку забирается куда-нибудь в бурелом, лежит там чутко и едва возникает какая-либо опасность, он срывается с места и забирается ещё глубже в непролазную Тмутаракань. Минут через сорок я вышел на старт. Запыхаться не запыхался, но слегка вспотел. Я решил на ходу больше не курить, поэтому перед «троплением» выкурил сразу две сигареты: спокойно и с удовольствием стоя на месте.
После стандартных манипуляций с компасом, определив, в какую сторону мне нужно будет выбираться в том случае, которого я совсем себе не желал, я расчехлил ружьё и зарядил его. Затем я сошёл с дороги на кромку поля и сразу двинулся к высоковольтному столбу, увидев рядом с ним круглый бугорок и торчащие над ним густые кустики. Почему-то мне показалось, что именно там меня ждёт удача. Потом я пошёл ко второму, сулящему удачу местечку, потом к третьему...
Мне повезло, и буквально через час я наткнулся на малик, то есть на заячий след. Он был свежий, в лучшем случае – утренний, в худшем – ночной. Я пошёл, чуть сторонясь его, надеясь выйти на заячью лёжку. Не выпуская из вида малика, я шёл в будоражившем меня напряжении, позабыв обо всём на свете, готовый немедленно выстрелить, зная, что шустрый зверёк может нарисоваться в любой момент, встав или же далеко, или же вынырнуть прямо из-под моих ног.
Следующие три часа пролетели одним мигом. Набегал зайчишка от души, поэтому я за ним тоже по самое горло набегался. Язык на плече у меня не лежал, но пару лишних килограммов я скинул. А может быть, я и не за одним зайцем бегал.
В общем, всё это пошло мне на пользу, и я ещё раз убедился, что след всегда отыскать много проще, чем обнаружить его хозяина. Так я добрался до заячьей жировки. Тут следы косого переплетались и пересекались, как им вздумается. Не было ни малейшего смысла разбираться во всей этой круговерти. К тому же я знал, что ни один заяц не ляжет на днёвку там, где кормился ночью.
Я обошёл жировку кругом и, наткнувшись на выходной след, погнался дальше. Малик пошёл прямо как по проспекту, а потом зайчишка начал его путать. Я не стал разбираться в заячьих головоломках, во всех этих «двойках-тройках», но после первой и второй скидки от линии его хода я останавливался и внимательно осматривался, пытаясь обнаружить что-нибудь такое, что могло быть схроном для зверька. Мне было известно, что зайцы могут подпустить близко в ветреную и мягкую погоду, а нынче было слегка морозно, и, значит, ушастый мог встать, образно говоря, на за кудыкиной горе, куда и из нарезного карабина не дострелишь.
И всё-таки обманул бы меня русак, если бы не моя интуиция, сплюсованная с охотничьей удачей, в которую я безоглядно верил и верю!
Когда после очередной остановки я двинулся, держа в прицеле глаза малик, мой внутренний голос, ещё с утра набравшийся ядреной агрессии, зычно гаркнул внутрь моих напряженных мозгов: «Стоять, Зорька! Он сзади!»
Быстро обернувшись, я увидел белоснежную задницу улепетывающего зайца: он спокойно меня пропустил и потом, как говорится, дал копоти! Я влепил ему в угон два заряда «трёхи». Косой кувырнулся через голову, и его пятки беспомощно мелькнули в воздухе. От полученного удовольствия я даже засмеялся.
Русак был хорош и тянул килограммов на пять, не меньше. Убрав трофей в рюкзак, я только сейчас обратил внимание на изменившуюся погоду: голубое небо сделалось густым, белым и неприветливым, а ранее светившего солнца уже и в помине не было. Только сейчас в моей памяти всплыли накрученные мной снежные километры, поля, лесопосадки, сено в рулонах и снова поля. И отдалённой деревни среди этого пейзажа мне почему-то не припоминалось.
Помянув недобрым словом свой азарт, я решил немедленно возвращаться, причём нужно было выбрать самый короткий путь, поскольку я понимал, что если пойду назад по своему длинному лыжному следу, то уподоблюсь тем же французам, отступавшим из Москвы по старой Смоленской дороге. И для меня, как когда-то для них, не будет никаких новых и ярких впечатлений от компании: одни блёклые разочарования, сопровождаемые усталостью, голодом и холодом, а впереди ещё будет маячить полный крах на реке Березине, то есть опоздание на последний рейсовый автобус, а этого совершенно не хотелось.
Разряжать, разбирать и укладывать ружьё в чехол, или, как порой называют его охотники, галифе-68 (за сходство с военными штанами, облегающими голени и расширяющиеся кверху), я не стал, решив, что сделаю это по выходу к дороге. Вынув из рюкзака длинный самодельный пакет из плотного целлофана с отверстием у спусковой скобы, я засунул в него оружие и прицепил к нему ремень. Этот пакет был уже проверен временем и надёжно защищал ружьё от любой ненастной погоды. И ещё сквозь него без всяких усилий и в любой момент можно было выстрелить. Правда, после выстрела пакет восстановлению не подлежал, но я и не собирался пользоваться им вечно. Он предназначался для одноразового использования. Как-то раз при помощи утюга я склеил три таких пакета и держал их на всякий случай: и польза, и дёшево, и не обременительно. Компас выдал мне нужное направление, и я, не мешкая, пошёл. Хотелось бы, конечно, сказать: пошёл дончак намётом, однако не стану врать: я потащился уставшей клячей, но у которой, однако же, ещё были силёнки.