- Говорите, всего четыре километра, да ночью, да по лесу, да по снегу, да по такой погоде? - переспросил я.
Мужчина кивнул и добавил:
- Да после встречи со мной, да ещё и от каждой елки шарахаясь...
Я засмеялся:
- Точно! От каждой ёлки! Фраза старшины Федота Евграфовича Васкова!
- Верно! - опять подтвердил он. - Борис Васильев. «А зори здесь тихие…». Это моя любимая книга. Пронзительная и трагичная. И кино тоже замечательно снято. Особенно хороша Женя Комелькова в исполнении Ольги Остроумовой.
Тут уж я совершенно ему поверил, хотя верить никому нельзя, и особенно женщинам. Но я поверил, поскольку мне этот кинофильм тоже нравился, аж с 1972 года.
- Что вы там о домашнем тепле и подобие горячего ужина говорили? - уже напрашиваясь, спросил я, потому как, скажу откровенно, у меня вовсе не было желания ночевать в зимнем ельнике, хотя и место было лучше не придумаешь, и при костре терпимо.
- Что говорил, то и обещаю! - заверил меня мужчина, добавив: - От моего дома до федералки всего пять километров. Я бы вас довёз, но своего водителя с машиной уже отпустил. Он за мной только завтра утром приедет. Пойдёмте!
Что же? Я пошёл следом за ним. Несмотря на то, что никаких опасений он мне не внушал, я всё-таки был настороже: держал оружие в руке, ведь нынче такие времена, что не только по лесу надо ходить с заряженным ружьём, и в городе ближе к ночи не помешает. А то, что при движении через осинник оно доставило мне изрядные хлопоты сотенным перекладыванием из руки в руку и постоянным сбережением – так оно того стоило, поскольку ружьё и патроны для охотника – это как копьё для первобытного человека: самая дорогая вещь.
Буквально через полсотни метров мы вышли к небольшому бревенчатому домику. В луче фонаря я разглядел, что печная труба домика дымит и в двух окнах тускло колышется жёлтый свет. Судя по высоте сугробов, по периметру окружающим домик, территория вокруг него, теперь уже опять полузанесённая снегом, всегда расчищалась. Справа от домика под навесом была видна большая поленница, и рядом с ней стояла какая-то зачехлённая машина, похожая на снегоход. На некотором отдалении от навеса стояли два невысоких строения и одно из них явно для интимных нужд. С одной стороны от домика находился ельник, а с трёх других сторон его окружал сосновый лес.
- Не скучно тут одному жить? - спросил я мужчине в спину.
- Нет, - отозвался он даже с какой-то беззаботностью. - Я люблю одиночество. И потом, я здесь не постоянно живу, а временами, когда заедает деловая суета и надоедает цивилизация. Приезжаю сюда за размышлениями или так же, как и вы, зайчишку погонять. Вот и пришли! Прошу в дом!
- Давайте перекурим, - предложил я. - С утра не курил, забегался.
- Валяйте! - кивнул он. - Я пока повременю: недавно травился, - и поинтересовался: - Кстати, удачно сегодня поохотились? Взяли зайчишку или мимо кассы?
Я ответил, что подстрелил одного русака, гоняясь за ним полдня.
- Без собаки – отличный результат, учитывая, что косых нынче кот наплакал, - заметил он.
- А меня информировали в другом ключе, - с удовольствием закуривая, сказал я. - Сказали, что их тут в избытке бегает.
- Не иначе сказал тот, кто сегодня утром вас подвёл?
- Ну да, - не стал отрицать я.
Он презрительно хмыкнул, обозвав моего информатора тем же самым словом, прибавив к нему приставку «дез»:
- При встрече можете плюнуть этому дезинформатору на ботинки. Болтун! Я, можно сказать, зайцев тут сам привечаю и знаю, что говорю.
- Как это сами привечаете?
- При помощи карельского чая. Не слышали?
- Нет. Я на зайца всего третий раз в жизни ходил, - признался я, и тогда он объяснил: - Беру сушёную малину с листьями, пересыпаю её солью и завариваю кипятком. Потом подрубленные молодые осинки складываю стожком и поливаю этим чаем. Ушастым нравится. Например, в прошлом году они у Сафроновского поля толпами гоняли и кричали мне: «Я самый толстый, выбери меня!» А я ещё кочевряжился и выбирал, какого из них мне стрелять, а нынче, эх... - мужчина махнул рукой и добавил: - То ли какой мор на косых напал, то ли ещё какая беда приключилась, не знаю. Надо при встрече у кого-нибудь из них спросить...
Он говорил со мной всё тем же приветливым голосом, как будто с нотами предпраздничного возбуждения, словно я был ему не первый встречный-поперечный, а сосед-приятель, с которым они ещё с утра собирались выпить, да им всё собственные жёны мешали. И тогда я поймал себя на мысли, что интонация его голоса мне хорошо знакома. Но откуда она была знакома, я никак не мог вспомнить. Хотя я мог и ошибаться, так-то набегавшись и устав.