— Точно ли было — пятерка глухарей?
— Пять или шесть, нет, кажется, пять. Зимой эта птица любит вылетать к деревне, на кедрач.
Я допускал, что мелкокалиберной пулькой можно убить глухаря — эту самую могучую птицу наших лесов. Но бить каждый раз наверняка — я считал невозможным. И поэтому меня очень заинтересовал мой новый знакомый. Я уговорил его поехать охотиться за утками на Симанский луг, к озерам на левом берегу Оби.
На утиной охоте при стрельбе в лет винтовочка не годится. Товарищ Брагин забросил на правое плечо тульскую двустволку 16 калибра. Я про себя отметил:
— Патриот, из отечественной стреляет.
К моему удивлению, он повесил на левое плечо второе ружье, мелкокалиберную винтовочку.
— А это зачем? — поинтересовался я.
— А так, попутно.
Узкие озера на Симанском лугу еще не освободились от льда и нам пришлось выбросить чучела на быстрой протоке — Чигале. Здесь собрался гоголь. Мы сидели недалеко друг от друга. Между дробовыми выстрелами я слышал порою мелкокалиберный щелк. Я насчитал семь «щелков». Что бы это значило? Гоголь шел на чучела слабо, и я решил навестить товарища Брагина в его шалаше.
— Сегодня непонятная неудача, — сказал он, не ожидая моего вопроса.
— А что такое?
— Семь пуль пустил в косача.
— И что же?
— Не знаю, больше не появлялся.
Оказывается, метрах в ста пятидесяти за высоким берегом Чигалы есть поросшая кустарником лощина, где косачи устроили свой ток. Один из косачей семь раз выпрыгивал на бугор, чуфыкал, как бы угрожал. После выстрела из винтовочки косач скрывался в лощине и через некоторое время снова появлялся на том же самом месте.
— Как заколдованный, чорт его побери, — на этот раз взволнованно говорил обычно спокойный товарищ Брагин.
— Ага, — подумал я, — и тебя пробрало. Охота — такое дело, заставит биться сердце учащенно.
Брагин был настолько недоволен своей стрельбой из мелкокалиберной, что не хотел даже проверить, убил ли он седьмым выстрелом злополучного косача. Занялся проверкой я. Поднявшись на бугор, я увидел не одного, а семь убитых наповал косачей. Каждый был бит в зобок, в самое убойное место. Я поздравил великолепного стрелка, но он опять себя пожурил:
— Как же это мне в голову не пришло? Их семь, а я думал — один… Верно сказано: век живи — век учись!
На второй день мне тоже повезло. У меня было две тяжелых связки селезней и краснобровых косачей.
— А все же одной птицы нехватает, — сказал Алексей Петрович, рассматривая мою добычу.
— Какой?
— Глухаря надо свезти в Новосибирск.
И мы отправились на глухаря вечером. Перед нами задача — определить место облета. Где он наделает шума своей вечерней посадкой, там будет его утренняя чуткая песня. На глухаря не полагается ходить большой компанией, а нас было четверо. Конечно, мы могли разбиться поодиночке, в крайнем случае, попарно. Но вечер был так хорош, дело наше — спортивное, и так хорошо говорилось, особенно после того, как выпили по кружке… Развели костер, согрели, чаю. Затеяли в ночной темноте стрельбу по швыркам на звук, не видя швырка, как иногда бьешь птицу по звуку полета, не видя птицы.
Мы делали все противопоказанное охоте на глухаря. И делали, конечно, так потому, что никакого облета вечером не слышали. Приближался рассвет. Пригревшись у теплого пепла догоревшего костра, мы задремали.
То ли во сне, то ли наяву я слышу — пилит глухариная пила, слышу его песню. Прислушиваюсь. Брагин тоже. И тут и там! Мы в центре тока…
Я шепчу спящему товарищу:
— Вставай! Глухари!..
В одно мгновение мы, четыре охотника, были на ногах. Впереди товарищ Брагин начал подбегать под песню ближайшего глухаря. Песня была так коротка, что позволяла делать только три быстрых шага. Мы, не разбираясь в песне, только копировали шаги Брагина. Порой одна нога нашего вожака, не успевшая опуститься во время песни, застывала в воздухе до тех пор, пока песня не начиналась снова. Мы делали то же самое. О, если бы кто посмотрел на нас со стороны: каждый из четырех взрослых людей в большом сосновом бору стоит на одной ноге, подогнув под себя вторую, как это делает длинноногий журавль в минуту задумчивости. До высокой сосны, по вершине которой скользил первый луч встающего солнца и на которой пел глухарь, было около сотни шагов. Вот и пропрыгай, проскочи это расстояние с прыгающим в груди сердцем… А сердце, действительно, потеряло ровное биение: оно или прыгало или замирало, может быть, тоже под песню. И, наверно, так. Но один прыгавший позади меня товарищ, заметив веер величавой птицы, потерял ритм движения и сделал два лишних шага. Птица с шумом взлетела. Вскоре мы услышали еще пять таких шумов. Так был вспугнут ток из шести глухарей. Что делать? Ругать товарища? Ругань делу не поможет. И мы, недружелюбно взглянув друг на друга, разбрелись в разные стороны.