Легкий музыкальный звон возвестил о том, что кабинка достигла нужного уровня.
Двери распахнулись.
Вынырнув из потока мыслей, Готта вслед за всей шайкой шагнул на устланный толстым ковром пол коридора. Он осмотрелся. В целом просторные комнаты, в которых они оказались, роскошью не ослепляли. Стены, отделанные алым бархатом, мягкие кожаные кресла и диваны, по углам и в особых нишах – вазоны да скульптуры. И, разумеется, окна – огромные, во всю стену, как и положено, с великолепнейшим видом на бескрайнее полотно океана и исполинские конусы, будто вздымавшиеся прямиком из воды. Но этого добра на Риомме и так в достатке. Другое дело, что если присмотреться, можно наткнуться на мелкие детальки, от невооруженного взгляда, как правило, ускользавшие. Вроде характера картин, весьма условно, но вполне ясно изображавших пытки. Или барельефов, запечатлевших особенно кровавые моменты риоммской истории. Владелец этих комнат упивался насилием и поклонялся смерти как таковой.
– М-да, – пробормотал охотник. – Может, конура внизу для Детей и получше этой квартирки будет.
– Топай, – подтолкнули его в спину.
Они миновали анфиладу комнат и очутились в округлом помещении, напоминавшем кабинет. В дальнем его конце располагался массивный стол черного дерева, а в центре, вокруг маленького столика с наполненной фруктами вазой – ансамбль из небольших кожаных кресел и пары диванов. В стороне на полочке за стеклом покоилась армиллярная сфера. Готта подобные видел только в музее.
Хаззи, едва заметив фрукты, уселась в ближайшее кресло и потянулась к вазе. Выудив оттуда спелый шуурф, художница, будто вампир, присосалась к сочной мякоти.
– Ну и чего застыли? – осведомилась она с набитым ртом.
На это голос высокий и хриплый проговорил:
– Возможно, как порядочные гости, ждут приглашения хозяина.
Никто из сопляков не ожидал подобного резковатого ответа, что, по мнению самого Готты, казалось слегка странным, ведь они вторглись в чье-то жилище. Чуть выгнув бровь, он вместе с остальными устремил взгляд к дальнему проходу, откуда выплыло антигравитационное кресло, на котором восседал человек. Охотнику нелегко давалось определение возраста по лицам иных рас, но судя по длинной седой бороде, перехваченной серебристой цепочкой, и всклокоченным белоснежным волосам, мог предположить, что тот был весьма немолод.
Хаззи моментально вскочила и, спрятав надкусанный фрукт за спину, отвесила низкий поклон. Корри и компания согнулись в почтении. Сам Готта остался стоять, будто вкопанный, и с откровеннейшим подозрением рассматривать хозяина апартаментов.
– Так вы и есть Старейшина? – спросил он.
– Недостаточно внушителен, по-твоему? – Старик небрежно оправил край просторной серой туники, в которой прятал свои немалые телеса, затем побарабанил пухлыми, унизанными перстнями пальцами по подлокотнику. – Или недостаточно стар?
Охотник не знал, что и сказать. Мысли путались, а на задворках сознания скреблось слабенькое чувство, будто лицо старика кажется ему знакомым. Оно выглядело усталым, но цепкие глаза излучали угрозу, которую было сложно выкинуть из головы.
– Ну, садитесь, раз уж явились.
Будто загипнотизированные, подростки гуськом потянулись вглубь комнаты и расселись. Хаззи, немного помявшись, вернулась на прежнее место и продолжила вгрызаться в шуурф. Готта, чьи руки по-прежнему оставались связаны куском провода, не стал строить из себя гордеца и с удобством расположился на кресле напротив Старейшины.
Тот рассматривал охотника с нескрываемым интересом.
– Хэфу, значит. Там, откуда я родом, насекомых обычно травят.
Девчонка хихикнула, прочий молодняк промолчал, а Готта проглотил шпильку. Поскитавшись по Галактике, охотник давно расстался с предубеждением относительно разнообразия разумных рас и риоммский шовинизм почти не воспринимал.
Старейшина перевел взгляд на Корри:
– Я дал вам доступ в свои покои с единственной целью – увидеть результаты, но вы и этого не смогли. Просто притащили ко мне какого-то охотника!
Корри тут же вскочил с места и ткнул пальцем в сторону Хаззи: