— О! Тебя как звать? Наме?
— Штепа, Степан.
— Хорошо, я запомню. А Великая Германия отблагодарит.
— Только не забудьте, господин офицер. Я и к Великой Германии, и к новой власти — со всей душой.
— Стой! — тронул Сергея за плечо Петров.
Подвода встала. Штепа спрыгнул с неё и поклонился. Но как только он выпрямился и повернулся, чтобы уйти, Петров выстрелил ему в голову из пистолета. Селянин мешком свалился на землю.
— Сергей, в этой деревне ваши есть?
— Есть! Партизана точно указал, гад! А про окруженца я сам впервые слышу.
— Возьми на заметку — чего человеку дурью маяться у бабы Дуси? Берите его в отряд. Раз немцам в плен не сдался, стало быть — наш человек.
— Понял, сделаем. Приехали уже; дальше чужой район, ехать не могу. Документы у меня из полицейской управы только для своего района. Дальше уже, извиняюсь, пешком.
— И на том спасибо.
Петров и Алексей спрыгнули с телеги.
— Может, свидимся ещё. Удачи!
И оба зашагали по грунтовой дороге.
— Живут же такие мрази! — зло бросил Алексей.
— Это ты о Штепе? Да, при Советской власти жил, наверняка в колхозе работал. А как пришла беда, своих же сдал. Предатели во все времена были.
Так они прошли километров пять, когда Алексей вдруг стал замечать, что каждый шаг даётся Петрову всё труднее, он стал сильнее прихрамывать.
— Привал нужен, — сказал он командиру.
— Да, — согласился тот, — что-то нога побаливает.
Они остановились на опушке, залегли. Алексей, по своему обыкновению, задрал ноги на ствол дерева. Заметив удивлённый взгляд Петрова, пояснил:
— Так ноги быстрее отдохнут.
Петров последовал его примеру, потом удивлённо сказал:
— И вправду лучше, тяжесть ушла.
Отдохнув с полчаса, они пошли дальше.
Через какое-то время Алексей обратил внимание на то, что стало едва слышно погромыхивание на востоке.
— До передовой километров пятнадцать, пушки стреляют.
— Я уже услышал.
Дальше они шли молча. С грунтовки вышли на грейдер. В километре от них в сторону фронта шла колонна немецкой пехоты. После неё в воздухе долго висела пыль.
— Ты посмотри, Алексей, немцы пешком ходят! Видно, туговато им приходится!
— Ага, а ведь раньше только на машинах и мотоциклах ездили! Правда, я ещё на велосипедах видел. Может, авиации нашей боятся?
— Ты давно наши самолёты в воздухе видел? Я — так месяца три назад.
Алексей попытался вспомнить, когда он видел в небе наши самолёты в последний раз, и не смог.
Они шли в отдалении за колонной. Их вполне могли принять за отставших, это было даже на руку — не так подозрительно.
К вечеру добрались до ближних немецких тылов, что, учитывая раненую ногу Петрова, было неплохим достижением. Алексей в душе побаивался, что после нескольких километров Петров расклеится, или рана откроется, закровит. Но командир держался мужественно. Он прихрамывал, но шёл.
На ночь сделали привал в роще, поставив себе целью за день добраться до передовой и осмотреться — где лучше ночью линию фронта переходить. Самое сложное — перебраться через первую линию траншей.
Едва рассвело, они умылись в небольшом ручье, побрились. У Петрова с собой был хороший бритвенный станок — трофейный, золингеновский. Брил он чисто, без порезов, и Алексея даже зависть взяла.
Немцы на передовой за собой следили — брились, пользовались одеколоном. Многие наши солдаты не только не видели одеколона — вообще понятия не имели о нём. Алексей припомнил, как они во время атаки заняли немецкую траншею. В блиндаже один из солдат схватил флакон одеколона, понюхал и спросил недоуменно:
— Как они это пьют?
Алексей засмеялся, и все застыли в ожидании.
— Это одеколон. Его не пьют, а после бритья освежаются, чтобы запах приятный сбыл.
Мало чего видел наш народ до войны, скудно, бедно они жили. Немцев на передовой после десяти дней, на худой конец — после двух недель боёв — меняли на свежих, отдохнувших солдат. Наши полки и батальоны отводились с передовой только на доукомплектование или переформировку ввиду гибели личного состава, когда от батальона иногда меньше роты оставалось.
А такие, обыденные для немцев вещи, как часы, зажигалка, портсигар, большинство видело только в кино. Поэтому всё это у убитых немцев забирали — даже губные гармошки. Немцы их любили, пиликали в свободное время, песни пели.
И с едой у немцев было несравнимо лучше — каждый солдат получал приличный и разнообразный паёк. Наши же на передовой, а в наступлении — почти всегда — простой перловой каши досыта не ели.
Пока спали, изрядно замёрзли. Температура воздуха, по ощущениям, была градусов восемь. Но земля ещё не остыла, и это их спасло от простуды.