— Господин мой, ты не наводишь на лошадей никакой магии. Почему они тебя так любят?
— Спроси у них. Ведь Харисмус умел, по твоим словам, разговаривать с животными.
— И с животными, и с птицами, и с рыбами, — кивнул Сухмет. — Но я не Харисмус, поэтому спрашиваю тебя.
Хлопнула дверь, и на высокое крылечко княжеского терема, как пробка из бутылки с перебродившим вином, вылетел дуайен торгового сословия Пастарины, старейшина купеческой палаты, как сказывали, самый богатый человек этих гор — господин Покуст. Он был зол и что-то орал, доругиваясь с кем-то, кого в запале обозвал «непроходимым ослом».
Осознав, что теперь его видят все, Покуст поправил меховую шапку и широким, злым шагом спустился с крыльца. Не замечая мутноватых весенних луж, он прошагал к Лотару, остановился перед горой чурбаков, на которых сидел Охотник на демонов, и, не глядя в его сторону, просипел посаженным от крика голосом:
— Он ничего не хочет понимать. Говорит, что ему нет нужды принимать тебя, что у него, в крайнем случае, есть своя дружина. — Покуст зло зыркнул в сторону ветеранов, которые наперебой гомонили перед служанками. — Это он о своей-то банде дармоедов, которые за последние три года ни разу не выползли хотя бы за ворота города! — Покуст фыркнул так, что его усы воспарили над толстыми красными губами, и снял шапку. — Но, может быть, он всё-таки вышлет к тебе какого-нибудь своего шута, так что придётся подождать.
— Может быть, и вправду, — подумал вслух Лотар, — перевалы ещё не открылись?
— Перевалы в этом году были проходимы в течение всей зимы, — резко ответил дуайен. — Это проверено.
— Были бы они проходимы, на знаменитую ярмарку в Пастарину собирался бы весь торговый люд побережья.
— В том-то и дело, что весенняя ярмарка уже не состоится. Она должна была начаться несколько дней назад, но если никого нет — остаётся только считать убытки и надеяться, что дурная слава рассеется до осенних торгов.
— Сама по себе дурная слава не рассеивается, для этого нужно сделать что-то довольно громкое, — сказал Сухмет.
Покуст покосился на золотой ошейник, который Сухмет никогда и не пытался скрыть, и счёл ниже своего достоинства отвечать рабу. Помолчав, он надел шапку. Сухмет как ни в чём не бывало снова спросил:
— Мы люди приезжие, господин, может быть, ты растолкуешь, где здесь собака зарыта?
Покуст опять посмотрел на раба, теперь уже на его роскошную саблю, отделанную не виданными в Пастарине восточными самоцветами.
На всякий случай Лотар произнёс:
— Когда-то он и вправду был рабом и с тех пор завёл дурную привычку считать свой ошейник чем-то вроде беспроцентного депозита. Но теперь он свободный человек и имеет такое же право носить оружие, как ты или я.
Покуст оторвал от чурбака сухой длинный прутик и стал говорить:
— Слушай, чужеземец. Пастарина стоит в замкнутой узкой долине, которую связывают с остальным миром два перевала. — Дуайен нарисовал на рыхлом песке что-то, по форме напоминающее кувшин, повёрнутый горлышком к его сапогам. — Восточный, который ещё называют Верхним, могут пройти только пешие люди без поклажи.
— Мы, кажется, пробрались сюда именно этой дорогой, — заметил Сухмет и передёрнул плечами. — Должен заметить, путешествие было не из приятных. Бездонные пропасти, тропа шириной в полтора фута…
Покуст нарисовал у кувшина небольшое отверстие в верхней правой части днища.
— Вообще-то весной там не рискуют ходить даже горцы, кроме самых молодых и глупых. — Покуст нарисовал второе отверстие слева, в середине кувшина. — Второй перевал называется Широким, и у него то преимущество, что он представляет собой хорошую, вполне безопасную дорогу…
— До недавнего времени безопасную, — поправил его Сухмет. Заметив, что Покуст помрачнел, он поспешно добавил: — Но, господин Покуст, как же вы вывозите свои товары?
На это дуайен торгового сословия нарисовал внутри кувшина большую восьмёрку. От её ободка вниз и через горлышко пошла извилистая линия. Не вызывало сомнения, что это река.
— Вот наше озеро. Верхнее — то, которое называется Хрустальным Кувшином, — использовать не удаётся, потому что оно отрезано от Нижнего водопадом. — Покуст ткнул прутиком в середину восьмёрки. — От Нижнего наша река течёт уже без особых помех в Мульфаджу и дальше к морю.
— Что вывозите? — спросил Сухмет.
— Лес, пушнину, кожи, руду, воск, шерстяные ткани. А нашему полотну из горного льна нет равных на свете, — запел Покуст. Чувствовалось, что на эту тему он мог говорить часами.
— Я слышал, — подал голос Лотар, — что подняться по реке невозможно, мешают пороги и слишком быстрое течение.