Перевернул меня на бок и шлепнул по попке. Я вскрикнула от жжения, распространившегося по коже, но он лишь усмехнулся и повернул к себе спиной. Встав на сидение позади, освещенный ночным светом он схватил мои бедра. Дернул назад, ставя на колени, что я не могла сделать сама из-за связанных рук, и шлепнул по второй половинке.
Сильно. Больно. Но так возбуждающе. Мне понравилось.
— Ты хочешь всего меня, Адриана? Хочешь знать, какой я, блядь, на самом деле? — рычал он, проводя кончиком члена по моей киске. Он схватил другой рукой волосы, намотал их на кулак и оттянул мне голову. — Хочешь узнать?
— Да! — умоляла его, хоть и не собиралась этого делать. Хотела знать, чувствовать его. Хотела понять, кто он, потому что все еще терялась в догадках, и мне это не нравилось.
Ему было нужно всего одно слово.
Он проник в меня. Мышцы напряглись от столь быстрого вторжения, и я ахнула. Он двигал бедрами, вжав пальцы в нежную кожу бедер. Его движения были неумолимы, точно такими, как он обещал. Это был чистый, жесткий трах. Первобытный по своей силе, я была полностью беспомощна в этой позе, не способная ничего сделать, кроме как лежать.
Снова шлепнул меня и дотянулся спереди до клитора. Я громко застонала, когда он раздвинул мои бедра и немного отклонился назад, чтобы входить еще глубже.
Я пропала. Тело наполнилось жаром. Сердце билось так быстро, что мне казалось, умру, если не получу разрядку. Но Хантер был безжалостен... И он был прав.
Я просила.
Умоляла.
И...
Закричала.
Он рухнул сверху, прижимаясь влажной кожей ко мне. Его неровное шумное дыхание шевелило мои волосы, и я облегченно вздохнула, когда он развязал трусики, позволяя рукам упасть по бокам.
— Я все еще вызываю у тебя ненависть? — прошептал на ушко, выходя из меня.
Я покачала головой, глаза были закрыты.
— Нет. Этого никогда не было.
Он сделал длинный судорожный вдох и затем поцеловал уголок моего рта. Так нежно, контрастируя с тем, как только что жестко отымел меня.
— Хорошо.
— Хантер? — окликнула его, когда он поднялся.
— Что?
— Что... — на минутку замолчала, собираясь с мыслями и открывая глаза. — Что там с нашей пиццей?
Он ухмыльнулся.
— На кухне. Я забрал ее, когда постучали в дверь.
Нахмурилась и перекатилась на бок.
— Спасибо, — произнесла, когда он натянул на меня свою футболку. — Стучали...
— Ага, — парень остановился с боксерами в руках. — Зачем еще, по-твоему, я выходил на улицу?
Открыла рот, но тут же захлопнула его.
Что ж.
В этом был смысл.
Глава 18. Хантер
От стен комнаты эхом отражается смех. Мой. Звук которого подобен хохоту бездушного монстра.
Это единственное объяснение, почему я стою напротив семьи, состоящей из пяти человек. Мать, отец и три подростка. Она не виновна, но я уже знаю ее судьбу и судьбу ее мальчиков. Их отдадут парням Энцио, а если не согласятся, то у меня есть пули, предназначенные им.
Мать... Бедная их мать. Её изнасилуют больные ублюдки за моей спиной и оставят умирать. Если повезет.
Или не повезет. Зависит от того, как посмотреть.
— Пожалуйста, — умоляет Самюэль Амос, крепче прижимая к себе жену. — Скажи Энцио, что это была ошибка, больше такого не повторится! Назио разочаровал меня.
Наклоняю голову в бок, на губах появляется жестокая усмешка.
— Правда, Самюэль? Ты хочешь, чтобы я пошел к боссу и рассказал ему, что это была ошибка? Снова? Сколько ошибок ты сделаешь, прежде чем признаешь ответственность за совершаемое тобою дерьмо, pezzo di merda23? Сколько милосердия, по-твоему, приготовил для тебя Энцио?
— Прошу, Карло. Ты же еще мальчик. Не делай этого.
— Для тебя Assassino24, — на дюйм поднимаю пистолет и простреливаю дырку в стене прямо над его головой. — Твои мальчики, — указываю пушкой на всех троих. — Они пойдут со мной или присоединятся к тебе на кладбище, mio amico25?
— Только не мои мальчики, — рыдает Лиза Амос. — Прошу, Карло, только не мои мальчики!
— Assassino! — рявкаю, направляя дуло пистолета на нее. — Последний шанс, Самюэль, или я избавлюсь от твоей жены в течение следующих трех часов. Каков твой выбор?
— Идите, — шепчет им Самюэль. — Все нормально.
Ни один из них не произносит ни слова, поднимаясь с пола. Лиза рыдает, и глубоко внутри меня вспыхивает искорка вины. Недостаточная, чтобы беспокоиться. Недостаточная, чтобы волноваться о том, что они вряд ли отметят свое восемнадцатилетие. Слабые.