– Не вижу ничего райского в комнате, – сказала Кейси, понимая, что незнакомец перед ней не проекция. Она уделила внимание ладоням. Человек!
– Комната «открывается» постепенно тем, кто начинает взаимодействовать с нейросетью. Чем чаще её используешь – тем больше видишь.
Кейси испугалась этого.
– А что здесь делаешь ты?
– Я работаю здесь.
– Ты конвергентор? Ты, наверное, много повидал здесь.
Парень ухмыляется.
– Мне нельзя рассказывать об этом.
– Я и не спрашиваю.
На Кейси смотрят пара зелёных глаз и излучают веселье. Сможет ли она тоже так когда-нибудь веселиться?
«Может предложить внести данные?» – думает она. Её злит, что конвергентор не торопится выполнять свою работу. А минуты сейчас догорают быстрее, чем зажжённая спичка.
– Меня зовут Макс, – он протягивает ей руку.
– Кейси Хоппер, – в ответ она даёт свою. Тактильные ощущения в последнее время – редкость. Ей приятна теплая мужская ладонь. А вот Макс почему-то ослабил хватку. На секунду Кейси показалось, что Макс встревожился.
– Каким образом хочешь дополнить себя? И почему?
«Почему?» – думает Кейси.
– Ты не имеешь права рассказывать о том, что здесь происходит?
– Мне введут хлористый калий быстрее, чем я успею рассказать что-либо, – убеждает Макс не без доли иронии.
– Я потеряла билет на фильм, который передавался из поколения в поколение моей семьей. Я помню день, когда он улетел у меня. Тогда я шла по улице, хотя должна была быть на работе. Почему так? Где я была? Я не помню. Не помню я и своего отчима, который привёл меня в медицину.
А вчера вечером по моей вине погибло два человека. Один из них – известный спортсмен. Его фанаты, когда узнают, у кого он лечился – не дадут мне проходу. А его мать…– Кейси прикрыла себе рот. – Как узнать посещала ли она Комнату?
Макс замотал головой.
– Это исключено. Данные стираются. Я не знаю, что происходит в соседней Комнате, а никто не знает, что происходит в моей.
– Я посоветовала ей ужасную вещь. И даже не смогла сообщить о смерти сына, как полагается. Меня просто разрывает изнутри.
Макс подошёл к Кейси и взял её за плечо.
– Мне так плохо. Я потеряла билет, который был дорог мне как память. Я не должна была быть вчера в клинике, и этого не случилось бы.
Глотка Макса протолкнула комок слюны.
– Я заменяю людям части тела, но себе я хочу заменить часть сознания. Митчел сказал, что не даст мне оперировать.
– Никогда?
– Может и никогда. Может и не стоит возвращаться мне в клинику? Дополните меня каким-нибудь умением, например, танцевать. И я буду пропадать в театре.
Кейси дала себе волю и заплакала.
– Мне плохо, – повторила она.
– Кейси, – начал Макс. Он укрыл её своими большими плечами. – Я работаю здесь несколько лет. И хоть мне нельзя говорит о тех, кто посещал Комнату, одно я могу сказать точно. Это не делает людей счастливыми. Они возвращаются сюда снова и снова, и снова. И в конечном счёте от пришедших сюда людей не остаётся и следа. Они не способны жить в том мире, за стенами Конвергенции. Они пропадают здесь до тех пор, пока способны оплатить капсулу.
– Капсулу?
Макс кивнул.
– Это для долговременной конвергенции. Люди помещаются в неё, к ним присоединяются датчики. По необходимости внутри капсулы автоматически вводят нужное парентеральное питание и убираются физиологические отхождения.
– И часто используют эти капсулы?
– Чаще, чем хотелось бы. Один парень оплатил её на год вперёд. Мы оповестили его родных об этом решении, – Макс смотрел куда-то вдаль стен, на облупленную краску и повисшие куски штукатурки.
– Представляешь, – продолжил он, – у него была жена и дочь. А он оставил их ради Комнаты.
– И что стала, когда вы его отключили?
– Сошёл с ума. Просился сюда опять, но коины закончились. Все электронные счета обнулились, он влез в долги. А семья не стала оплачивать его курорт. Говорят, он покончил с собой…
У Кейси мурашки пошли от этой истории. Она представила себя в этой капсуле, в которой хотела забыться и отказаться от ответственности за содеянное. Через год её отключает Митчел, а она снова не помнит его. Кейси зажмурилась.
– А ты сам когда-нибудь посещал Комнату?
– Никогда.
Кейси вспомнила пациентов клиники. Они приходят за новыми имплантами, даже, если всё в рабочем состоянии. Раньше сердце меняли только больные старики, а сейчас каждый, кому едва исполнилось тридцать. Они хотят жрать всё подряд, передвигаться на самой правой платформе, полностью обездвиженные и при этом не получать забитых атеросклеротическими бляшками сосудов.