Сначала я попыталась схитрить. Я написала отчиму, что в квартире не очень хорошая звукоизоляция и что шум, который доносится от соседей, мешает мне спать. Он позвонил в одну фирму, чтобы мне установили подвесной потолок. Это занятие заняло меня на несколько дней, тем более что рабочие этой фирмы оказались очень приятными ребятами. Они работали с огоньком и без устали перебрасывались шутками-прибаутками. Шуточки их, конечно, были плоские и идиотские, но мне все равно было весело с ними. Я покупала им пиво, и, открыв бутылки, мы звонко чокались ими. «Ну, теперь наша студенточка сможет спокойно заниматься своей математикой, — подмигивали они мне. — Пусть там они наверху хоть вечеринки устраивают, она не услышит ни звука». Боже мой, неужели и я когда-нибудь смогу устроить у себя вечеринку? Они пробыли у меня лишь три дня, но заряд их веселья еще долго поддерживал мне настроение. До той минуты я не могла припомнить, чтобы какой-нибудь взрослый посмеялся бы со мной или просто поболтал бы со мной без всяких нравоучений.
Будь что будет, надо кончать с этим: я решила вызвать огонь на себя, пусть летит охотник, я жду его. Я бесстрашно посмотрю ему прямо в глаза, когда он откроет огонь, входя в пике. Мне нужно выиграть этот бой, моя тайна должна остаться на запасном аэродроме, мои однокурсники не должны ни о чем догадаться. Вокруг меня кружилась карусель из ослепительных солнечных зайчиков, я присела за стол и замерла в ожидании атаки истребителя. Сидеть тихо, затаить дыхание. Я знала, что он здесь, рядом. Терпение. Я твердила про себя как заводная: когда он обрушится на меня всей своей невидимой мощью, я расхохочусь ему прямо в лицо, я не отвернусь от его истребительного носа, я крикну ему, я закричу что есть сил: нет ничего, не бойся, малышка, это всего лишь вой заводской сирены. Но то ли он не мог проникнуть через недавно сооруженный подвесной потолок, то ли он желал появляться не вот так, по приказу, а лишь тогда, когда ему вздумается, короче, как я ни напрягала ухо, я ничего не услышала, кроме обычного отдаленного гула, знак, что он кружит где-то далеко-далеко от меня. Затем мне вдруг пришла в голову мысль, что, наверное, он не пошел на таран из-за того, что я сама бесстрашно бросилась в бой. Проявил уважение к сильному противнику. Это открытие придало мне мужества, чтобы спокойнее смотреть в будущее: когда я займу свое место на университетской скамье, я стану обычной, ничем не примечательной студенткой, растворюсь в массе учащейся братии.
Когда я впервые переступила порог аудитории, я слегка опешила. Вокруг меня на лекции сидели в основном одни парни. Лишь там и сям торчали одинокие головы девушек, выделяясь малюсенькими островками на огромном мужском море. В то время в школах образование было еще большей частью раздельным. По крайней мере, в нашей школе учились только девочки. Из мужчин, с которыми мне приходилось сталкиваться в жизни, я могла назвать только дедушку, священников из нашего прихода и, наконец, отчима. Моя девственность была более чем абсолютной. Я жадно всматривалась в лица ребят. Они сразу мне понравились. Все. Мне понравился весь род мужской. Со своей нескладной походкой, не такой, как у девчонок, со своей грубой кожей, с запахом пота, обгрызенными ногтями они выглядели слегка отталкивающе, но их необычный вид так и притягивал к ним магнитом. И если другие девушки предпочитали кучковаться в своей компании, я скромно устроилась среди мужских представителей студенчества.
Хотя меня сложно было назвать общительной и душой компании, очень скоро многие стали искать моей дружбы, во-первых, благодаря моим познаниям в математике, ну и потому, что у меня чуть ли не у единственной на курсе была своя отдельная квартира. Мои двери были открыты для всех, а слухи о таких вещах распространяются быстрее молнии. Частенько за ужином у меня собиралось около десятка сокурсников, каждый из которых вносил свою долю в общий котел. Они вели себя точь-в-точь, как я представляла себе мужчин в своих мечтах: они болтали, курили, шутили до упаду. Я же просто пожирала их глазами. У меня сжималось горло от надежды, надежды стать среди них своей, раствориться в гуще их безудержного потока, который унесет меня в их беззаботный мир. Но, разумеется, то были бесплодные надежды. Цурукава вовсе не собирался оставлять меня в покое. Вот и теперь он кружит у нас над головой, тихо стрекочет мотор истребителя, монотонно гудят его винты. Я улыбаюсь. Никто, кроме меня, ничего не замечает. Моя рука в кармане судорожно сжимает упаковку с затычками для ушей. Я стою на кухне и мою со своими приятелями посуду. У меня всегда будет время добежать до спальни-убежища, чтобы укрыться там в случае его атаки. Я бросаю осторожный взгляд на часы, разрываемая между порывом поскорее выпроводить всех за дверь и желанием, чтобы один из них остался бы у меня на ночь под предлогом, что уже слишком поздно добираться домой. Я вовсе не хотела спать с ними. Даже мысли такой не появлялось в голове. Однако сознание, что кто-то сопит у меня за стенкой на диванчике, дало бы больше покоя моей душе и подольше оттянуло бы момент, когда мне вновь придется затыкать себе уши ватой. Мне казалось, что если они будут спать в гостиной этой ночью, то и Цурукава останется на ночевку в своем военном лагере. В моем воображении тянулась бесконечная цепь железных кроватей, на которых неподвижно лежали похожие, как близнецы, японские летчики. Я тоже замерла, вытянувшись на своей кровати. Их самолеты беззвучно дремали в своих ангарах. Спокойное, тихое сопение моих приятелей-студентов, казалось, несло покой и миролюбие, гася все вооруженные конфликты на нашей планете. И, пожалуй, моя стратегия сработала: в такие ночи охотник никогда не совершал боевых вылетов.