- А я не хочу, чтобы мне было хорошо, - ответил Блэквелл.
- Мне жаль Клэр. Прими мои искренние соболезнования, Фрэнк.
- Спасибо, Поляк.
Они замолчали. Лучи заходящего солнца, висевшего в мареве промышленных испарений заводов Нью-Джерси, пробивались сквозь грязные окна бара, бросали блики на красное дерево отделки. В золотистых полосках света плясали радиоактивные пылинки.
- Это правда, что ты был наемником? - спросил Блэквелл.
- Да, - ответил Поляк, - я был наемником.
- Ну и как?
- Вначале мне это нравилось. Но потом стало все труднее находить хоть какое-нибудь оправдание тому, чем я занимался. Нам приходилось убивать слишком много людей, вся вина которых заключалась в том, что они встречались на нашем пути. Поэтому я и решил открыть бар в Нью-Джерси и выработать у себя польский акцент.
- Послушай, - продолжал Блэквелл, - а как мне стать наемником?
- А зачем тебе это, Фрэнк?
- Иногда события складываются так, что все твои чувства оказываются в полном смятении. Только лишив кого-то жизни, ты можешь вернуться в нормальное состояние. Поляк, мне нужно кого-нибудь убить.
Славянская ладонь Поляка с толстыми короткими пальцами легла на плечо Блэквелла.
- Поверь мне, Фрэнк, существуют другие, более приемлемые способы.
- Какие именно, Поляк?
В тот момент в бар зашли три посетителя - два толстяка и один худой. Поляк подвинул к Блэквеллу записную книжку и огрызок карандаша.
- Черкни свой номер телефона, Фрэнк. С тобой свяжутся.
Глава 4
Охотники связались с Фрэнком Блэквеллом в один из дождливых ноябрьских вечеров, когда под свинцовыми небесами нью-йоркцы тоскливо ждали дня Благодарения и того праздничного сумасшествия, которое было уже не за горами. Скоро наступит день, когда придется веселиться, и поэтому одинокие люди во всех концах Нью-Йорка уже начинали раздумывать, что лучше выбрать - алкоголь, наркотики или самоубийство, - чтобы забыть, что будущее им ничего не сулит.
Фрэнк сидел в своей квартире на Гринвич-авеню, ел вареную картошку и вспоминал, как Клэр готовила свое фирменное блюдо - буженину с трюфелями. Как ему не хватало подобных мелочей! Смех в ванной, слезы в спальне, какие-то особые дни, как, например, ежегодные походы в китайский квартал, чтобы полакомиться экзотическими блюдами.
Фрэнк как раз предавался воспоминаниям, когда раздался звонок домофона. Он покосился на аппарат с подозрением. В девять вечера никто не звонит тебе в дверь, заранее не предупредив о своем визите. Таким образом у Фрэнка появились основания для беспокойства.
Он нажал на кнопку.
- Кто там?
- Доставка пиццы.
Блэквелл что-то не припоминал, что заказывал пиццу.
- Какая пицца?
- С двойным сыром и сладким перцем.
Блэквелл нахмурился. После телевизионного сериала "Смертельная пицца" название этого популярного когда-то сорта прозвучало немного зловеще.
- Уходите. Я не заказывал никакой пиццы.
- Вы уверены?
- Я почти уверен, и для меня этого достаточно.
- На самом деле я совсем не разносчик пиццы, - признался голос. - Это шутка. У меня для вас очень важное сообщение насчет одного дела, которое дважды мы вам предлагать не собираемся.
- Изложите мне все в письме, - заявил Блэквелл и вернулся к своему ужину.
Полчаса спустя Фрэнк покончил с десертом - растворимые хлопья марки "Борден", политые жидким мармеладом из настоящих химикалиев - и бросил пластиковую посуду в мусоропровод, чтобы она смогла проделать свой путь к мусорной горе на Стэтн-Айленде. Он уселся перед телевизором и вознамерился посвятить просмотру передач остаток вечера. Но едва Блэквелл устроился в продавленном кресле, как в спальне раздался какой-то странный звук. Трудно сказать, что это было, но именно такой звук издает стальной прут, когда им взламывают замок на железной решетке окна спальни.
Блэквелл вскочил с кресла и стал лихорадочно озираться в поисках какого-либо оружия. Он нашел кухонный нож с пластиковой ручкой. Для обороны сойдет. Блэквелл пожалел, что не купил себе набор самодельных гранат, который недавно видел на распродаже в магазинчике активных средств защиты. Обойдя груды газет на полу, которые Клэр выбрасывала раз в месяц, он бесшумно направился к темной спальне.
Из темноты вышел мужчина.
- Привет, - весело произнес он. - Меня зовут Симмонс. Поляк сказал, что вас интересуют убийства.
Обойдя Блэквелла, он прошел в гостиную и уселся в кресло.
Несколько секунд Блэквелл нерешительно переминался с ноги на ногу, затем положил нож на буфет и последовал за незнакомцем.
- Как вы попали в мою квартиру? - спросил Блэквелл.
Симмонс показал ему пару резиновых присосок в форме колокола с ремешками и застежками. Блэквелл сразу узнал в них "скалолазки" - приспособление, специально созданное для лазания по вертикальным пористым поверхностям старых нью-йоркских зданий.
- Вообще-то глупый трюк, - признался Симмонс, - но очень полезный, чтобы привлечь внимание перспективных клиентов.
Это был мужчина крепкого сложения, лет сорока пяти. Очки без оправы, ежик седоватых волос, небольшой курносый нос и бесцветные брови. Обычный парень с улицы в сером деловом костюме, не слишком новом и не слишком модном. Из тех, для кого анонимность - главная цель. Выглядел Симмонс так безобидно, что Блэквелл сразу понял - этот человек действительно опасен.
- Первым делом, - начал Симмонс, - позвольте мне выразить самые глубокие соболезнования в связи с ужасной гибелью вашей жены.
- Если вы работаете вербовщиком наемников, - сказал Блэквелл, - у вас чертовски сложный подход.
- О, я не имею ничего общего с наемниками, - ответил Симмонс. - Я принадлежу к совершенно другой организации. Мы занимаемся гораздо более опасными делами. И гораздо более приятными. Врубаетесь? Прошу прощения за выражение.
- Расскажите-ка поподробнее, - попросил Блэквелл.
- Люди, на которых я работаю, охотятся на самого большого, самого хитрого и самого мерзкого зверя. На человека. Я представляю организацию Охотников.
Конечно же, Блэквелл слышал про "Охоту". Впрочем, кто про нее не слышал? Секретная организация, имеющая много сторонников, несмотря на характер своей деятельности. Сообщения о ней в последние годы часто появлялись на первых полосах газет. Она устраивала свои Охоты во всех крупных городах страны, нередко под носом у полиции, которая, казалось, не хотела или не могла ничего поделать.