— Я понимаю. Значит… он заслужил покой. Больше, чем я. Ведь я пал гораздо ниже Адама…
— Святой отец, не говорите так. У каждого из нас свой путь. И вы с достоинством проходите свой…
— А вы, Марлоу? Довольны своим путем? — шепотом спросил Дантаниэл, когда смог подавить туман едких слез, сжимающих горло. Он прикрыл усталые веки.
— Скорее, да. А что же мне быть недовольным? Я существую уже двести лет. Меня, как вас отвергло небо… За эти годы я познал как радость, так и горе… Но время, что дано мне на земле, — бесценно. Вы скоро сами это поймете, Дантаниэл. Вам нужно просто это увидеть…
Данте очень старался увидеть. Но все, что сейчас обступило его, была лишь непроглядная ночь. Снаружи и внутри, только страшная, затягивающая дыра стала его постоянным спутником. Этот крест без гвоздей сулил сгибать его плечи вечным бременем.
Эмоции нахлынули на преподобного шквалом. Было так трудно понять, в чем он провинился перед высшими силами, что они поступили с ним так жестоко…
Впоследствии у него ушли долгие недели и даже месяцы на принятие того факта, что он был больше не нужен Богу, которому служил верой и правдой все сознательное время своей жизни.
Ему пришлось отказаться от своей сутаны. Он не пытался искать контакта с безутешной семьей. Да и как бы он объяснил им свое неожиданное возвращение из мира мертвых? Все, что он знал, все, что любил, рушилось на глазах и не стало ни надежды, ни правды, ни веры. Ни самой жизни.
Только Мэл оставался его верным другом. Он обернулся его проводником в этом новом мире. Подобно паромщику, перевозившему души через реку Стикс, он сопровождал своего ученика во всем, давал ему советы, помогал не падать на каждой выбоине.
В ту ночь они вместе провели часы до рассвета — того самого первого рассвета, обозначившего начало чего-то нового для них обоих. Мэл помогал своему товарищу по несчастью справиться с болью. Когда грязные лучи пробились сквозь хмурые облака и осветили комнату, Дантаниэл увидел все уже иным взглядом.
И хотя ему было жутко и страшно, хотя он не понимал, почему только его накрыла темнота, не оставив ему того человека, ради которого он был готов на все эти испытания, чуть погодя пришло прозрение: это ведь в самом деле было невероятно.
Будучи мертвым, он сидел и разговаривал. Мог есть и пить. Видеть и слышать. И хотя все, чему его учили, все христианские теории отвергали подобную жизнь, жизнь после смерти, он нашел в себе душевные силы остаться и со временем даже вкусил прелесть такого существования. Как оказалось, смерть была не всесильна. Марлоу обернул это для него с положительной стороны. Он сказал тогда: «Примите это, как чудо, Дантаниэл. Черный Жнец каким-то образом пропустил один маленький колосок на своем поле». Данте внимательно слушал его. Он не знал, было ли это проклятье или благословение. Но в его душе теперь было столько сил, столько желания двигаться дальше, что он окунулся с головой в эту новую черную магию.
Мэл смотрел на его восстановление с улыбкой. А когда через некоторое время его товарищ перестал созерцать с тоской небо, выскребая из своей души остатки раненых чувств, он подвинул к нему чашу, наполненную какой-то блестящей бурой жидкостью.
— Это для начала, преподобный отец. После этого я расскажу вам об одном главном минусе, с которым вам придется смириться, если хотите оставаться вечно молодым и красивым, ибо нет на свете жизненной сущности мощнее, чем у людей. Но поверьте. Оно того стоит…
И Дантаниэл верил ему. У него не было другого выбора. А потому он протянул ослабевшую руку. И выпил все. До последней капли.
Силы не поддающиеся объяснению,
Запри двери и помолись.
Помолись Богу – мы проживем тысячи лет, но ради чего?
Каждый день я думаю про это,
Взвесить все и рискнуть,
Подождать, пока придет понимание:
Хватит, значит хватит.
Сыграйте эту медодию на моих похоронах,
Чтобы я услышал ее. В другой жизни.
(Smile Empty Soul — Afterlife)
— Эй, — из задумчивости Дантаниэла вывел голос Мэла. — О чем размечтался? Выглядишь, как будто спишь с открытыми глазами.
— А. Так, ни о чем. Вспоминаю… прошлое. Как мы с тобой только познакомились… Ну, ты знаешь… — Данте потряс головой, прогоняя назойливые образы. Словно водоворот цветных иллюзий, эти мысли захватили на секунды его сознание.
— Я так и понял. У тебя всегда становится вид загадочный, как у долбаной Джоконды.
Огненный ворлок тоже притих. Они так и лежали вдвоем на полу, рядом с трупом убитой ими женщины, которая жестоко поплатилась за свою доброту. Мэл изучал испещрённый трещинами потолок. Затем он достал из кармана пачку сигарет.
Данте тоже потянулся за порцией никотина. Они вытянули по одной. На кончике указательного пальца Марлоу заплясал огонек. Данте прикурил от него и сделал глубокую затяжку. Немного подумав, огребет он по шее или нет, парень улегся щекой на ровную грудь Марлоу, чтобы послушать мерный такт его сердца.
Тот удивленно скосил глаза вниз. Еще пару минут назад Дантаниэл не был в настроении на подобные щенячьи ласки.
— Мэл? А почему ты тогда меня выбрал? — пролежав некоторое время, Данте проследил пальцами след по линии груди и до ремня на джинсах. — И до сих пор держишься только меня… Ну, и Дагона с Элаем, поскольку они тебе не мешаются и делают все, что ты им скажешь.
— Ну? Это уже трое, а не ты один. Чем не компания? Мне хватает. Они, кстати, наверняка обыскались нас.
— Я думаю, за те годы, что они с нами, они уже привыкли. Они догадаются, что у нас опять «момент священной дружбы».
Парни немного помолчали, прежде, чем Дан снова принялся за свое:
— Ну, а если серьезно? Ты же не потому меня инициировал, что боялся оставаться один, правда ведь?
— Данте? Много будешь знать, превратишься вооон в ту бабулю, — Мэл указал кончиком сигареты на труп женщины.
— Не превращусь. Ты просто все время отводишь эту тему. Не говоришь о причинах. Но ведь ты был совсем один, когда мы познакомились. Ты — один из самых жестоких ворлоков, которых я знал. И тем не менее оставил меня при себе… заботился обо мне, как о ребенке.
— Великий Веельзельвул, ты и был ребенком. В жизни не видел никого более несмышленого. К чему эти вопросы? — Мэл поерзал. Ему не нравилось, когда Дантаниэла начинало тянуть в философию прошлого. — Ты был моим другом, Дан. Единственным, кому я доверял. Тебе этого мало?
Теплая ладонь черноволосого парня поползла по его груди под жилеткой, причиняя нестерпимое жжение.
— Я помню… А кто был твой создатель? Почему ты никогда не виделся с ним? Ведь по факту, твой создатель — это твой… — Данте задумался, подбирая верные слова. — Самый близкий человек. Твой лучший друг. Твой идеальный любовник…
Ресницы Мэла дрогнули на последних словах.
— Своего создателя я не знал. Я тебе об этом как-то говорил. А один оставался потому, что мне так нравилось.
— Значит, потом разонравилось? — предположил Данте, выпуская в воздух облачко дыма в форме волка.
Мэл поддержал его игру. Крошечная пантера появилась рядом и набросилась на творение Данте, развеяв его в клочки.
— Я не планировал заводить тебя, малыш. Ты был маленьким настырным мопсом, который вторгся в мое одинокое существование. Я решил напоить тебя в тот день, когда тебя должны были повесить. Хотел дать тебе второй шанс.
А вообще уж ты-то должен быть в курсе, что ворлокам одной крови лучше держаться вместе. Даже если они по темпераменту, как кошка с собакой.
— Да, наверное. На нашем примере я просто пытаюсь понять, что мне делать с этим мальчишкой. Я ведь не хотел его оставлять в живых. Он будет, как бельмо на глазу, постоянно напоминать мне о… сам знаешь о ком, — Данте болезненно поморщился. — Что если меня к нему начнет тянуть, как к тебе?
— Значит, начнет тянуть. У тебя есть выбор? Старайся держать себя в руках. На первых порах его присутствие будет невыносимым для тебя. Вспомни свою инициацию. Ты сдержаться не мог без того, чтобы не выкипать через край каждые пять минут. Но это был всего лишь твой способ заглушить боль, не так ли?
Данте угрюмо молчал. Зато он не очень-то любил, когда его считывали, как открытую книгу. Из них двоих тьма подарила дар телепатии только ему. Мэл лез не в свою стихию.