Прошло уже две недели с их разговора с Данте, и Марлоу мог по праву гордиться собой: он сумел внушить волчонку некоторые простые истины правильного поведения со строптивыми человеческими детенышами. Это помогло, и с тех пор результат определенно давал о себе знать — теперь в доме воцарились близкие к идеальным тишина и покой, а Дантаниэл с мальчишкой орали друг на друга исключительно снаружи; там же они кидались магическими заклинаниями разной мощности, но, хвала великому владыке Везельвуулу, хотя бы не пытались калечить друг друга и тащить в дом свои дрязги. У них наступило затишье, и это было бальзамом для ушей.
Мэл уныло раз глянул на то, как Данте хватает запястья парня и силится поставить их в верное положение для сотворения заклинания. Горе-педагоги Элай и Дагон вертелись неподалеку и тоже принимали участие в театральной постановке под названием «научи юного апрентиса».
Марлоу, рассматривая сие жалкое зрелище, лишь мог скептично фыркнуть. На его взгляд, слишком много внимания уделялось одному-единственному цыпленку, и лучше бы братья занялись действительно стóящим делом. Убийством, например.
Он обернулся.
Девушка лежала на полу и испуганно смотрела на высокого темноволосого парня со шрамом, который поначалу обещал ей бурную ночь, полную приключений, а затем повалил ее и зачем-то связал.
Мэл завороженно смотрел на голубые вены, пульсирующие под розово-серой кожей, пожелтевшие от краски волосы, мелкую дрожь тонких бескровных губ. Перед ним сегодня оказалась та самая блудница, которая не досталась ему первой ночью из-за Данте. Но сейчас мальчишка был слишком занят, чтобы обращать внимание на мир вокруг, а Мэлу никто не мешал заниматься тем, что он так любил: как следует развлекаться.
Он ласково и по-кошачьи подошел к девушке и опустился рядом с ней на колени.
— Ты любишь кого-нибудь? — внезапно спросил он, улыбаясь одними губами. — Да, — ответила она. — Почти каждую ночь.
Прокуренный хриплый хохот вспугнул одинокого ворона, наблюдавшего за картиной с окна.
— И не устала? — Любить?
Мэл кивнул. Он протянул руку и скользнул кончиками пальцев по ее коже. По ее волосам.
— Нет. Это то, что приносит наслаждение мне, — ее грудь поднималась и опускалась под вульгарным, слишком открытым топом.
— А я устал. Я так чертовски устал, что у меня даже нет сил бороться, — шепот темноволосого парня лизнул ее уши. — Но к слову. Знаешь, что приносит удовольствие мне?
Отрицательно помотав головой, девушка продолжала изучать его заинтересованным взглядом.
— Смерть, — Мэл продолжал водить пальцами по ее шее, спускаясь ниже. — Еще я люблю руки. Я люблю глаза, они особо сочные. И я люблю… крики…
Девушка продолжала улыбаться. Мэл наложил на нее заклятие, чтобы не болтала слишком много. Теперь она просто внимательно следила за его движениями. За его губами, которые говорили что-то ей неведомое. Его голос приятно дополнял образ настоящего и грубого мужчины — именно таким он представлялся ей там, глубоко внутри.
— Так мы собираемся приступать к делу? — нетерпеливо поерзала девушка.
— Конечно. Только докурю, — Мэл показал ей сигарету.
Когда дымок развеялся в полумраке комнаты, ворлок обернулся. Зрачки его были вертикальными и узкими, как у кошки. В ухе блеснула серьга в виде креста с какими—то причудливыми узорами.
— Твои последние слова? — мягко промурлыкал Мэл.
— О… Мои последние слова? Не забудь про презерватив, — блудница снова зашлась в хриплом смехе. Мэл положил руку ей на горло и слегка сдавил, пока она не замолчала, хрипло булькнув.
— Ты хорошо подумала? — его коготь начал распарывать тонкую кожу ее шеи. Почувствовав прикосновение острого холода, блондинка медленно открыла глаза. Мэл поднес жертвенную чашку к свежей ране, чтобы оставить себе немного крови на потом. Девушка моргала, старалась не дать векам снова опуститься. Казалось, ее взор застилала пелена.
— О чем я должна была подумать? Я чувствую себя немного странно.
— Это нормально перед смертью. — Отозвался Мэл, наклоняясь и вглядываясь ей в глаза. — Тебе хочется спать? — Да… — еле слышно простонала гостья.
Мэл поднял ее на руки и отнес на свою кровать. Ничего страшного, если она немного запачкает ее кровью. Его коготь прошелся по всей ее одежде, распарывая ткань по шву, открывая взору тайны худого тела. Девушка была не в очень хорошей форме для человека ее профессии. Обвисшая грудь. Немного пожелтевшие соски. Неаккуратно выбритая промежность. Она смотрела сверху вниз на своего мучителя и сонно хлопала ресницами.
— Отвратительное тело, — вслух высказался Мэл. — Твои ноги тонкие, как спички.
— Но это все, что у меня есть… — из последних сил выдохнула ночная бабочка.
Мэл провел когтями по ее животу. Если аккуратно распороть его, желудок не пострадает и никто не узнает, что она ела на завтрак.
— Нет… — жалобно захныкала девушка, чувствуя боль, продирающуюся через заклинание оцепенения. Ей осталось совсем немного, чтобы затихнуть навсегда. Мэл взялся за ее волосы, и она закричала. Он аккуратно провел когтем по лбу, отделяя прядь за прядью вместе с кожей.
— Ну, почему же нет? Я слышал, лысые женщины тоже кому-то нравятся, — в его изумрудных глазах не было ни капли жалости или желания остановиться. Он грубо вырвал еще прядь, пока проститутка продолжала исходиться в воплях.
— Зачем ты делаешь это… — ее пустые глаза смотрели в потолок. С губы бусинкой скатилась кровавая пенка.
— Дай подумаю… Потому что мне так нравится? Но если что, я не заставляю тебя радоваться вместе со мной. Тебе это вряд ли доставляет удовольствие, как мне. Я убийца. Убийцы не знают жалости…
Девушка перестала дергаться. Мэл выжег на ее плече два треугольника. Некоторое время он смотрел на ее изуродованное бездыханное тело. Пододвинув к кровати стул с облезлыми ножками, он сел и закинул ногу на ногу, снова закурив.
Ну вот и все. Все же она не сбежала от своей участи. Ворлок скрестил на груди тонкие руки покойницы. Так она выглядела лучше. По форме ее тело теперь отдаленно напоминало человеческое. Из распоротого живота сочилась прозрачная жидкость. Синие губы дрожали в финальной агонии.
— Нет ничего проще, чем умереть, не правда ли? — Мэл указал в ее направлении сигаретой. — Расскажешь потом?
Он запрокинул голову и рассмеялся, как мог бы смеяться глубоко душевнобольной человек. Возможно, за пятьсот лет что-то в его сознании действительно изменилось безвозвратно. Но, в конце концов, он никому не должен был ничего объяснять. Ему хотелось убивать. И он делал это так, как считал нужным.
*** — Ты видишь, как я держу руки? Что ты машешь ими, как бабочка? — Дантаниэл выходил из себя в попытках объяснить Эмберу значение позы при занятии магией. — Положение тела в пространстве так же важно, как и внутреннее состояние! — Я делаю, как ты! Ты сам не знаешь, чего ты хочешь! — кричал Эм на пределе собственного голоса. Если бы неподалеку жили соседи, они бы, несомненно, оказались в курсе подробного педагогического произвола. — Держите меня, парни, я ему сейчас что-нибудь оторву, — стремительно двинувшись на Эмбера, Данте хотел схватить его, но Дагон некстати встал между ними. — Тихо, Данни. Лежать. Давай я покажу? Иди перекури, ты слишком нервный.
Дантаниэл исторг страдальческий рык. Бросив поверх плеча земного мага взгляд на Эмбера, он сделал мальчишке страшные глаза, на что получил в ответ по-детски высунутый язык. В этот раз гнев Данте не напугал Эмбера. По правде, он не пугал его уже пару недель, за которые поведение ворлока оставалось где-то на грани с тем, что можно считать нормальным.
Дан был не более, чем нетерпеливым психом, не умеющим грамотно объяснить свои наставления. Но вот Дагон оказался на деле более вменяемым наставником. Его лазурные глаза улыбались.
— Не злись на Данте. Он с людьми общаться давно разучился. Ты просто делай, как он говорит.