Эм притих, слушая эту внезапную тираду.
— Ты хочешь знать значение такой жизни? Его нет. Я так и не нашел его с годами… Я находил, терял, снова находил. Смотрел, как умирают близкие мне люди. Как умирает время!
Эмбер пытался понять глубину его молчаливого взгляда. Данте взял со стола Малую Книгу Заклинаний, осторожно проводя пальцем по ее корешку. Он словно собирался с духом, чтобы рассказать апрентису сказку собственного сочинения и заодно открыть главные, незыблемые истины.
— И все же, — ворлок задумался, — я не понял до конца, зачем все это нужно. Зачем я не мертв. Но разве не ты сказал мне, Эми: так почему не наслаждаться каждым днем? Ведь разве не это есть дар? — Нет. Это пустота, страшнее, чем сама смерть! — Страшнее, чем сама смерть. Хочешь, я покажу тебе, что страшнее ее лица? Не бойся, — Данте поспешил успокоить мальчишку, который дернулся в сторону. — Ты ведь собирался пригласить старуху с косой к себе сегодня? Значит, тебе нечего терять?
Эмбер хотел вскочить, но пальцы ворлока легли на его горло знакомой хваткой. И точно как тогда, Данте наклонился, внимательно рассматривая черты парня, волосы и светлую кожу.
Эмбер должен был увидеть, как это больно — терять все на свете. Значит, пришло время показать ему.
Кровавый глаз смотрел прямо на молодого человека, и он не мог оторваться от пурпурных недр. Та роковая ночь у клуба снова встала перед ним, как наяву. А затем все изменилось, как будто комната растворилась, уступая место иному пространству. Вот уже не стены со знакомыми спокойными обоями окружали их, это оказалась новая, зыбкая реальность, больше похожая на ту, что можно было видеть во сне.
Эмбер увидел его. Он увидел молодого человека, с темными волосами, немного длиннее, чем сейчас, и не выстриженными с одной стороны. Знакомая улыбка и серые глаза делали его обаятельным и совсем не уродливым, а привычная звериная дикость отсутствовала в движениях и манере речи. Он весело смеялся и казался юным и беспечным. Рядом с ним из крови выплыла еще одна фигура, другого молодого человека — светловолосого и привлекательного. Они смеялись и смотрели друг другу в глаза, их губы соединялись в жадных, страстных поцелуях, а тела двигались в унисон в постели. От их горячих стонов кровь прилила к щекам Эмбера, он ощутил на секунду, будто обмакнул кончики пальцев в чужое счастье, которое коснулось его своими крылышками, легкое и прекрасное, как тень летнего дня. А затем все изменилось. Резко цвета приобрели рубиновую насыщенность. И вот уже нет двух смеющихся юношей, нет той беспечности, есть только окровавленная виселичная петля, в которой, чуть подрагивая, висят разбитые надежды и мечты. Эмбер дернулся. Ему стало дико и неприятно, хотелось уцепиться за эти образы двух любящих беспечных душ. Удержать их…
Но вместо этого он просто наблюдал и не мог сделать ничего. Боль, горечь и отчаяние захлестывали его потоком. Протягивая руки, он пытался понять, почему было так больно, и не мог…
Он всхлипнул. По щекам его покатились слезы.
— Хватит с тебя, — Данте поморщился. — Ненавижу эти воспоминания. Иногда меня от них тошнит…
Эмбер резко вырвался из сна. Его душили агония и истерика, подобные тем, которые испытывают безнадежно душевнобольные люди. Данте больше не смотрел в его сторону. Он злобно отвернулся, вцепившись в одеяло, руки его начали покрываться шерстью, а пальцы становились скрюченными когтями.
— Как видишь, я был человечен, как и ты.
— Адам… — тихо прошептал Эм. — Так вот кто это...
От его слов в мозг Данте словно сверло въехало. Он коршуном воззрился на парня.
— Не произноси при мне это имя, — членораздельно прошипел он.
— Ты был священником. Ты? — Эмбер с трудом вытер слезы, бегущие по щекам.
— Да, представь себе. И потерял все. Душу. Бога. Веру. Любовь… Сестру, Рейчел. Я любил ее, она была моим рыжим демоном. Я ужасно поступил с ней… — голос Данте вибрировал, как камертон. — Она так и не простила меня, до самой смерти.
Эмбер молчал, слушая эту тихую исповедь.
— Она умерла немногим позже меня. Пару лет спустя, от неизлечимой болезни. Я даже нашел в себе силы прийти на ее похороны. Через пару лет сгинул мой отец. Моя мать. Мои друзья, один за одним, они уходили во тьму, а я не понимал, почему она забирает их и не принимает меня… — Из-за крови колдуна? — Эм потрясенно обнял себя за плечи. По какой-то причине его начал бить озноб. — Из-за нее. Мэл говорит, возвращаются лишь те, кто очень хочет вернуться. Кто не закончил свои дела на этой земле… Вот и я вернулся. Завершать, — его последние слова были горькие, как слишком соленая вода. — Но Данте… Не это делает тебя злым. Ты выбрал этот путь. Тебе так легче его пройти? Не подпускать к себе никого и ничего… Убивать в себе свою человечность? — Это философия Мэла. Но я предпочитаю придерживаться ее. Он железный, как стальной прут, и прямолинейный, как скоростная трасса. Я со временем перенял многие его положительные качества. Мы с ним никогда и ни за что не цепляемся. Это главное правило!
Эм пораженно молчал. Сегодня в пределах этой комнаты было сказано столько личного, что он даже не понял, куда делась вся злоба. Он увидел перед собой его таким, каким Данте был глубоко в душе. Злым и израненным существом, до самых недр больным самой болью. Должно быть, это ужасно — нести на себе такой крест столетиями…
— Нечего на меня так смотреть. Мы не играем в молчание ягнят, — Данте передернулся от вида огромных синих глаз, пронзающих его насквозь. — Ты знаешь слишком много лишнего. По-хорошему тебя давно пора прибить. — Прибей. Сделай свою душу еще чернее. Или как там гласит ваша с Мэлом философия, — дрогнувшим голосом буркнул Эм.
Данте кисло покосился на мальчишку. Ему не хотелось больше говорить. Он и пришел-то сюда только потому, что не выдержал страшный душевный рев своего апрентиса, пробиравший даже сквозь сон по утру, когда все нормальные ворлоки еще спали.
— В моей душе нет ни одного светлого пятнышка. Нет светлых чувств. И грязнее стать я уже не могу… — отрезал ворлок. — А разве ты не любишь Мэла? — вдруг тихо спросил Эм. Эти слова сами по себе соскользнули с его языка.
Данте сжал кулаки.
— Любовь разная бывает. Он был и есть всем, что я знаю. Он самый лучший человек и я благодарен, что он остается рядом. Он все для меня... Но даже это я понял не сразу. Мне стоило многих лет выдержки простить его поступок и принять данный мне дар. — Он все для тебя? И что… всего тебе мало? — все тот же непонимающий голос. — Это уже лишнее, Эмбер. — Данте вскинулся, как цепной доберман. На этой теме он снова стал собой — колючим и властным, не готовым идти на компромиссы. — Я показал тебе то, что тебе позволено узнать. Мне очень жаль, что ты потерял близкого человека. Но закончим на этом. В конечном счете вся жизнь — это сплошная череда потерь, — он слегка склонился к мальчишке. — Я забираю твой пистолет. Не вынуждай меня идти в кухню и собирать там ножи и вилки. Если еще раз услышу, что ты думаешь покончить с собой, приду и так оттрахаю, что мать родная не узнает.
С этими словами он взвился точно ветерок, и исчез, колыхнув шторы своим дыханием.
Один дьявол был в курсе того, что нашло на этого сына Преисподней.
====== 17. Поруганные принципы ======
Похороны Лиз состоялись в понедельник. На них собрались только родные и самые близкие друзья, больше семейство Ривьеры не хотело видеть никого из округи, хотя выразить соболезнование вызвались очень многие.
Эмбер долго не решался подойти к разинувшей пасть яме, готовой поглотить крошечный гробик. Ему казалось, что, лишь увидев полированную крышку, он распрощается с последней мыслью о спасении, как будто вместе со светлым ребенком ушло из их жизни нечто доброе и счастливое. Ушла надежда.
На Мики, его отца и миссис Ривьеру было страшно взглянуть. Тени, а не люди стояли на противоположном конце выкопанной могилы и прятали лица в ладонях, пока священник читал надгробные речи. Райли вышла вперед и осыпала крышку белоснежными нарциссами*. Могло показаться удивительным, что она умудрилась достать весенние цветы в середине декабря, но люди вокруг слишком горевали, чтобы заметить эту крохотную странность.