Мы долго спорили на эту тему, пока я резко не прервал его доводы, указав, что теперь вопрос лежит совсем в другой плоскости, а именно что правительство решило удалить его из Государственной думы и что нам следует только обсудить и выработать логическое оправдание этого ухода.
Малиновский стал доказывать мне, что он совершенно не мыслит, как можно логически обосновать его внезапный уход из Думы, и вдруг неожиданно спросил меня:
Россшг^^в мемуарах
- Чем же правительство думает вознаградить меня за такой уход и утерю мной думского жалованья?
- Единовременной выдачей вам пяти тысяч рублей!
- Вы смеетесь надо мной! - воскликнул возмущенно Малиновский.
- Я не смеюсь и, может быть, если бы все от меня зависело, я выдал бы вам двадцать пять тысяч рублей; нам было бы легче сговориться о подробностях, но мне отпущено пять тысяч рублей.
- А если я воспротивлюсь? - вдруг заметил Малиновский.
- Ну, вы понимаете невозможность такой ссоры с правительством. Силы не равны. Надо подчиниться и выйти из положения так, чтобы вы не были заподозрены.
- Однако вы сами-то можете что-нибудь придумать? - начал сдаваться Малиновский.
Я набросал ему тогда задолго до свидания придуманный мною план взрыва в социал-демократической думской фракции, состоявший в том, что Малиновский предложит резкую резолюцию, которую фракция не примет, а ее лидер, Малиновский, тогда «по партийным соображениям», из-за соблюдения чистоты «генеральной линии», сложит с себя депутатские полномочия.
Мы долго, не только на одном этом свидании с Малиновским, но еще и на двух других, по ночам, обсуждали со всех сторон возможные последствия этого взрыва для него, Малиновского.
Когда Малиновский, обсуждая план, выражал сомнения, как отнесется ко всему этому Ленин: «Не подвергнет ли он мой способ действий и воздействия на думскую фракцию жестокой критике, а я, может быть, окажусь неспособным оправдать мою линию поведения?» - я доказывал ему, что именно Ленин, с его крайними решениями, станет на его сторону. Я оказался прав. Ленин действительно стал затем на сторону Малиновского, а кстати отверг и не принял версию «предательства» его, версию, быстро начавшую распространяться, очевидно благодаря намекам, а может быть, и прямым, откровенным, «под честное слово» рассказам Родзянко и самого Джунковского Я плохо верю в версию, получившую распространение уже значительно позднее, что Ленин по каким-то «партийным соображениям», хотя и узнал о службе Малиновского в охранном отделении, «прикрыл» его.
История ухода Малиновского, так, как она произошла, достаточно известна большинству моих читателей, и мне нет необходимости воспроизводить ее здесь более подробно. Достаточно только сказать, что закулисным
PoccuiK^^e мемуарах
режиссером этой трагикомедии был я. Я составил план, сценарий, и актер - Малиновский выучил роль этой трагикомедии, за которую он получил 5000 рублей. Мне же никто не выразил благодарности.
Малиновский не возвратился более к сотрудничеству. Он уехал за границу, к Ленину. Он был партией оправдан, некоторое время жил за границей, затем вспыхнувшая мировая война заставила забыть о нем. Появились какие-то плохо проверенные сведения об его смерти. Только революция 1917 года вскрыла всю его роль на службе у Департамента полиции117.
* * *
После этого отступления да позволено мне будет вернуться к описанию моих мероприятий в связи с Высочайшим приездом на Бородинские торжества в 1912 году.
Согласно бывшим уже ранее примерам все лица, как проживающие в Москве, так и вновь в это время приезжавшие и числившееся в списках охранного отделения неблагонадежными в политическом отношении, подлежали как бы пересмотру в смысле необходимости принятия против них каких-либо новых охранных мер. Начальнику отделения предоставлялось самому, на основании вновь поступивших к нему агентурных сведений или вообще общепринятых мер предосторожности, решить, какие же специальные охранные меры следует принять в отношении того или иного неблагонадежного лица.
Я не могу определить теперь по памяти, какое громадное количество «справок», часто занимавших до трех листов почтовой бумаги большого формата, подавалось мне тогда ежедневно для прошения и наложения резолюций. Их было очень много. На столе у меня они лежали подавлявшими меня кучами. Составлением их, по делам моего отделения, занималось около 15-20 офицеров Отдельного корпуса жандармов, специально для этого временно прикомандированных к моему охранному отделению.