Поздоровавшись со мной, он осведомился о цели моего посещения, на что я откровенно доложил, что, узнав о недовольстве мною или моим руководством Московским охранным отделением, я явился лично, чтобы выяснить причину этого недовольства. «Я чувствую враждебные флюиды между нами», - заявил мне С.П. Белецкий.
«Что касается меня, то по отношению к вам, ваше превосходительство, я до сих пор их не чувствовал, но очень сожалею, что их чувствуете вы, - ответил я товарищу министра и добавил: - Но какое же это может иметь отношение к моему руководству политическим розыском в Москве, руководству, которое вы сами признали ранее полезным для дела и которое, как я знаю, до сих пор одобрялось Департаментом полиции? Я не могу поверить, что одних флюидов достаточно, чтобы сместить меня с должности с намерением назначить меня на должность начальника Самарского губернского жандармского управления, должность, которая не может мною рассматриваться, если не официально, то морально, иначе, как известное понижение».
Белецкий нахмурился и заявил мне: «Ну, хорошо, во всяком случае я подожду до подачи мне рапорта об инспекторском смотре, произведенном по моему приказанию С.Е. Виссарионовым».
«Слушаюсь, ваше превосходительство, но я должен доложить, что мне лично С.Е. Виссарионов указал только два упущения». Тут я привел замечания С.Е. Виссарионова об отсутствии у меня максималистской агентуры и о Горемыкине «Кроме того, я должен доложить вашему превосходительству, что ежели вы решите мое самарское назначение, то я заранее от него отказываюсь и буду просить прикомандирования меня к Московскому или Петроградскому губернскому жандармскому управлению».
На этом мы расстались…
Возвратившись в Москву, я был уверен, что я доживаю последние дни в должности начальника Московского охранного отделения. Но… человек предполагает, а Бог располагает: со своих должностей ушли все те, которые питали ко мне враждебные флюиды, а я остался в должности.
Все эти перемены последовали непосредственно вслед за моим возвращением в Москву. С.П. Белецкий получил назначение иркутским генерал-губернатором, Е.К. Климович - в Сенат, а С.Е. Виссарионов - снова «в небытие», на какую-то незначительную должность. На должность директора Департамента полиции был назначен на этот раз мой старый знакомый и, могу так выразиться, друг - А.Т. Васильев
По крайней мере, когда я узнал об этой новости и сразу же по телефону поздравил Алексея Тихоновича Васильева с новым и столь приятным для
Россия'^^в мемуарах
меня назначением, то получил в ответ приглашение немедленно приехать в Петербург и отобедать у него.
Совершенно успокоенный насчет служебных подвохов и разных флюидов, я в середине марта 1916 года отпросился в недельный отпуск в Крым, который я провел с женой в Алупке.
Кстати сказать, за всю мою службу в офицерских чинах у меня было всего три месяца отпускного времени. А к 1917 году я имел за собой двадцать два года офицерской службы!
Возвратясь из отпуска, я узнал, что новый градоначальник вступил в должность, и поэтому немедленно, надев служебную форму, отправился представляться новому начальству.
Генерал Шебеко, в прошлом гвардейский офицер, флигель-адъютант, вице-губернатор в Гродно (или Ковно, не упомню), затем в Саратове и губернатор в Гродно, был человеком придворной складки, в котором сразу же угадывалось прекрасное воспитание, соединенное с налетом англоманства при врожденном русском барстве и легко ощутимом верхоглядстве. Все, взятое вместе, ежели это не касалось непосредственно служебных вопросов, очень располагало к генералу; к тому же сразу чувствовалась его порядочность и честность.
К полиции, жандармерии, к уголовному сыску, к политическому розыску он, конечно, по своему воспитанию и навыкам не мог не относиться в лучшем случае как только с предубеждением. Это тоже чувствовалось. И это он сразу же дал мне почувствовать.
Несмотря на военную форму, новый начальник не походил на настоящего военного; это был скорее джентльмен в элегантной военной форме. Лет пятьдесят, выше среднего роста, худощавый шатен с проседью, усами и бородкой «царской складки», В.Н. Шебеко производил очень приятное впечатление. Но для начала, желая, очевидно, подчеркнуть понимание дела и наших служебных взаимоотношений, генерал принял, насколько это ему по его характеру было доступно, сурово-служебный тон и заявил мне, предварительно любезно усадив меня в кресло, что он не допускает в политическом розыске никакой провокации и поэтому требует от меня соответствующего руководства розыском.
Так как я сразу понял, какой административный «младенец» является моим новым начальством, я не обиделся на его заявление, понимая, что оно сделано только с высоты «птичьего полета» над служебной действительностью, и просто доложил генералу о моих годах служебной практики, отме-