Хор, состоящий из множества голосов, запел в мозгу Лючано.
Позже, когда сумасшедший день рождения ушел в прошлое, Тарталье ни за что не удавалось вспомнить ни слова, ни мелодию. Лишь ощущение события, слишком великого, чтобы остаться в памяти целиком. Чистая правда — мало кто видел, как флуктуация континуума класса 6Р-27+ принимает естественный облик. А из тех, кто видел, единицы остались в живых.
Рой звезд пронизал «Горлицу» насквозь и вышел наружу. В космос.
— Тянет, — почти сразу сказал Венечка Золотой, с недоумением озираясь по сторонам. — Арк-к-ка… д-дий Вик-к-кт-т-то… тянет м-меня… из м-меня…
Поэт встал, повернулся к стене и стал биться о нее всем телом. Складывалось впечатление, что Венечка тоже хочет выйти из яхты на манер лжеполковника. Закричала, разрывая контакт с куклой, Эмма Лаури. Лицо невропастки превратилось в восковую маску; одни глаза — огромные, страдальческие — жили на нем.
Если проводить аналогию, беря пример с профессора, Эмма чудом успела выскочить из клетки, куда забрел, желая подзакусить Венечкой, голодный леопард.
— Тянет!.. тянет!.. тя… н-нет!..
На дисплеях внешнего обзора вокруг яхты крутился светящийся вихрь. Крутился и мучил бедного поэта. Что хотел пенетратор от Венечки, что он тянул из сердца, рассудка, души Золотого — не знал никто. И что делать, куда бежать и как спасать — этого тоже не знали.
До тех пор, пока граф Мальцов не толкнул свое кресло вперед.
Смяв валявшийся на полу мундир артиллериста, кресло подъехало к дублирующей панели управления яхтой. Маэстро Карл, еще не понимая, что собирается делать граф, вцепился в моторику куклы, помогая и корректируя. Руки Мальцова не дрожали, когда граф сыграл на панели дикую гамму кодов, открывая доступ к системе активной обороны.
Пальцы ушли в голоформу, нащупывая ресурсные каналы.
— Ну, тварь… — бормотал его сиятельство. Изо рта Аркадия Викторовича на гладко выбритый подбородок тянулась ниточка слюны. — Ужо тебе, зар-разе…
«Порты плазматоров открыты», — бесстрастно сообщил дисплей.
— Венька, держись… я сейчас…
Он был большой оригинал, граф Мальцов с Сеченя. Выйдя по ранению в отставку, он правдами и неправдами, где соблюдая закон, где обходя его на вираже, выкупил у патрульной службы списанный в утиль катер «Охотник». Все подозревали, что в утиль катер списали за крупную взятку, данную графом кому надо, но помалкивали. На переоборудование ушло целое состояние. Хищник-катер изменил очертания, наполнился роскошью обстановки, из тигра делаясь домашней кошечкой…
В регистрационном перечне «Охотник» теперь назывался «Горлицей».
Частной яхтой.
Но у «Горлицы» сбереглось кое-что из когтей и клыков списанного бойца.
Вихрь пенетратора отпрянул, чуя опасность, но вскоре приблизился опять. Щеки Венечки побагровели, а черты лица, напротив, приобрели неприятную заостренность, как у покойника.
Поэт оставил стену в покое, сел на ковер и затянул гнусавым, болезненным тоном:
Он не заикался.
Внутри Венечки копался кто-то, стократ более сильный, чем Эмма Лаури. И этот «кто-то» освобождал поэта от дефекта речи, вместе с ним отбирая главное.
Знать бы: что?!
А граф Мальцов все никак не мог справиться с блоком огневого обеспечения. Коррекция, которой хватало Аркадию Викторовичу, чтобы встать и лихо выпить заздравную чарку, не обеспечивала чувствительности и скорости реакции, необходимой для боевого контакта.
Так невропаст не способен вести куклу, пока не получит от нее троекратного согласия.
— Карл! Карл, душа моя!.. работай… — хрипел Аркадий Викторович, воюя не с пенетратором, а с собственным телом, предательски отказывающим больному бомбардир-майору. — Карл, гадюка!.. работай, милый, давай…
Маэстро Карл работал.
Но в одиночку не справлялся.
Взгляд маэстро, обращенный к Эмме Лаури, можно было истолковать единственным образом. Эмма фигурировала в контракте между «Filando» и Мальцовым, где стояли подписи обоих кукол. У нее имелся доступ к графу. На всякий случай, ибо Карл Эмерих был предусмотрителен.
— Чтоб вы все сдохли!
Трудно сказать, кому именно адресовался вопль блондинки, когда Эмма вцепилась в его сиятельство, подхватывая пучок моторика. Зато Аркадий Викторович мигом воспрял, увеличивая чувствительность голоформы, наклоняясь вперед и раскачиваясь, словно сектант на молитве. Почти, уже почти вышло…