Откуда-то из темноты отозвался Шарлей, намного тише, можно сказать, «камернее». Бретер всю дорогу воздерживался от янтарного эликсира и, похоже, страдал из-за наркотической абстиненции. Это погружало мэтра в пучину депрессии. Фехтовальщик бродил в стороне от костров, за границей света, и негромко читал вслух стихотворение:
И метеоры спугивают звезды,
И бледнолицый месяц весь в крови.
Предсказывают мрачные пророки
Нам бедствия. Печальны богачи,
Бродяги же и прыгают и пляшут:
Те - в страхе потерять все, чем владеют,
А эти - радуясь наживе легкой
Благодаря раздору и войне.
Все эти знаменья нам предвещают
Смерть и паденье королей.[3]
Негромко выругался Кай, он починял распоровшийся на куртке шов и укололся граненой иглой для шитья кожи. Зильбер на сей раз не стал расчесывать лелеемые бакенбарды, а жонглировал мелкими камешками. От одного взгляда на это у Лены заныла правая кисть - по категорическому требованию подруги она теперь день-деньской тренировалась в метании камней из пращи. Оружие было простым, не стоило ничего и в умелых руках могло серьезно огорчить супостата. Дело за малым - набить руку, сделав ее умелой.
Елена вздохнула. Песня и стих настроили ее на меланхолично-лирический лад. Спать не хотелось, хотя девушка и не сомневалась - стоит закрыть глаза, и сон унесет ее в считанные минуты. Хотелось смотреть на Шену. Елена и смотрела, по-прежнему снизу-вверх, пользуясь тем, что Айнар подкинул в костер немного сланцевой крошки, и огня прибавилось.
Из-за неяркого света лицо Шены казалось фотографией, которую тщательно перерисовали мастера Возрождения, добавив в краски теплых и более темных тонов. Валькирия смотрела на Лену сверху вниз, чуть склонив голову набок, из-под отросших волос, что торчали, словно перья у птицы. Дед как-то говорил, что у всех людей размер радужки одинаков, и отклонение буквально на миллиметр дает иллюзию огромных «анимешных» глаз. Наверное, у Шены так и было, ее глаза казались бездонной океанской пучиной, где тьма зрачка сливалась с радужкой цвета морской волны под ярким солнцем. Сверкающий искорками изумруд... хотя нет, изумруд слишком холоден, пронзителен. Сейчас копейщица смотрела взглядом цвета теплого хризолита. Под нижними веками пролегли темные полоски - усталость брала свое. Черты лица в неярком свете казались сглаженными, утратившими обычную резкость.
Шена моргнула, ее рот скривился, и под гладкой кожей заострились скулы, мягкие черты лица в одно мгновение обрели чуть утрированную резкость. Женщина с глазами цвета теплого хризолита двинула тонкими бровями, одновременно улыбнулась, немного виновато. Она как будто хотела о чем-то спросить и все не могла решиться. Лена молча наблюдала, как меняется выражение лица подруги и не верила, что это всего лишь перемещение мимических мышц под кожей. Нет, на самом деле невидимые руки гениального скульптора ваяли мимолетное совершенство. Медичке захотелось умножить ощущение, ей казалось, что зрения недостаточно. Лена подняла руки, коснулась пальцами лица Шены, скользнула по щекам, разгладила уголки губ, стараясь убрать складки, изгнать с лица валькирии даже тень печали.
- Кто ты? - тихо спросила Шена.
- Я Хель, - отозвалась Лена. Девушка чувствовала себя странно, как будто в эти мгновения она оказалась частью мироздания, и все вокруг - Пустошь, Ойкумена, все, включая созвездия - сосредоточилось вокруг нее. И она действительно была Хелью, не гостью поневоле, а плотью от плоти всего.
- Это не имя, это прозвище...
- Ты можешь называть меня как пожелаешь, - шепнула Лена.
- Тогда ... Тогда я назову тебя Teine. На моем наречии это значит Огненновласая. Так мало где говорят.
- Тейна... Лена попробовала это слово на языке, и ей понравилось. - Пусть будет Тейна.
Шена улыбнулась, склонилась чуть ниже. Тень задумчивости вернулась на ее чело, будто пыльная паутина. Лена нахмурилась.
- Откуда ты? - спросила валькирия.
Лена молчала, не в силах ни ответить, ни уйти от ответа, ни даже отвести взгляд от желтовато-зеленых глаз. А еще она понимала, что в такие моменты душа обнажена и беззащитна, поэтому солгать нельзя. Ложь - как яд, проникнет в самое сердце и навсегда отравит доверие. Превратит в лед тепло, которым обмениваются близкие люди, соединившиеся в большом и безразличном мире.
- Мой дом очень далеко отсюда. Слишком далеко.
- Ты была там счастлива?