В кассе приобрел билет и на редкость хороший веник. Сдавая пальто, спросил у девушки-гардеробщицы:
— Это чья ж, слышите, собачка там привязана?
— Кто знает?.. Народу тут всякого… Может, сам моется, а она на морозе… Давненько там скулит, аж тошно, — устало возмутилась гардеробщица, взяла Яшино пальто и небрежно-ловко кинула его на вешалку. Девушка была молода, но не в меру, как-то ненужно, печально толста и, пожалуй, от этого — груба и сердита.
— Она ведь замерзнет. Маленькая… А если ее сюда пустить? — нетвердо предложил Яша.
— Еще чего!.. Ладно. Взяли номерок, гражданин? И шагайте, — скучно сказала гардеробщица, а когда он повернулся и пошел в мужское отделение, она добавила вдогонку: — Может, ее специально забыли. У магазинов, на дачах вот так привязывают и бросают. С поездов выкидывают, чтобы не догнала, не нашла…
«Ничего. Сейчас выйдет хозяин и заберет рыженькую», — утешал себя Яша, поднимаясь по ступенькам лестничного марша на второй этаж. Встречь ему прошли мужчина и паренек — с распаренными, в бисеринках пота лицами. «Вот кто-то из них, наверное…» — угадывал Яша хозяина рыженькой.
В просторном вестибюле почти все места были заняты. «В такую погоду сюда могли притащиться лишь заядлые парильщики. Вот уж полечимся!» — Яша с отрадой взглянул на очередь, сел в крайнее креслице и, чтобы занять себя чем-то, вытащил из сумки газету, в которую Лиза завернула ему белье — номер трестовской многотиражки «Строитель». Сразу же вспомнились остроглазый паренек — корреспондент, его вопросы, отвечать на которые было трудно и неловко. Паренек дознавался до чего-то такого, чего на самом деле вроде бы и не было. Любивший иногда покрасоваться Петя Климов на этот раз, донельзя прочерневший на морозе, едва не плача, спустился с опоры на землю и долго не мог отстегнуть непослушными пальцами заиндевелый карабин. А потом уже, отогревшись немного в прорабском вагончике, он приметил человека из газеты, но на вопросы его отвечал, как и Яша, неохотно и недоверчиво: уж слишком ясно и понятно корреспонденту было все то, что они сами не могли толком объяснить. Получалось, Яша и Петя потому такие хорошие и смелые парни, потому самоотверженный поступок совершили, что в их бригаде процветают большая дружба и взаимовыручка, метод бригадного подряда и хозрасчет, соревнование налажено… Корреспондент отчасти был прав, но как-то мелко, налегке прав, и Петя грубовато запротестовал:
— Чтой-то вы наладили: «самоотверженный труд», «самоотверженный труд…» Где ни попадя слова эти ставите. А по-моему, я утвердил себя трудом. Разве не так?.. Это ж в дедовские времена, в тридцатые годы ни техники хорошей, ни жилья… Чтоб отлично сработать, строителю надо было лишить себя многого, забыть там про всякий свой интерес… Теперь жизнь иная… И никакие мы теперь не самоотверженные, а нормальные…
— Ага, — Яша поспешил поддержать Петю. — Вот у нас крановщица тетя Клава… Стали ее недавно на пенсию провожать, и тут председатель профкома с трибуны опять это самое глаголет: «Все мы знаем Клавдию Петровну как самоотверженную труженицу…» Да ничего и никого она не отвергала. Работала молодцом, на совесть — вот! За это ее орденом наградили, квартира отличная у нее, пенсия в сто рублей…
Теплый свет электрической лампочки ярко лучился в предбаннике. «А не поусердствуй мы с Петей, банька вряд ли сейчас работала бы», — с навязчивым самообольщением подумал Яша и даже пожалел, что сидящие рядом с ним мужчины не ведают, кого благодарить им за этот светлый уют. Но тотчас стало неловко от этой мысли. Вспомнилось, с какой подсмешинкой Лиза сказала: «Гер-рои». Лиза — человек прямой, зря не скажет…
Яша отложил газету и прислушался к мирно гоготавшим мужчинам. Заядлые парильщики наперебой, с какой-то сладкой угрозой сообщали друг другу, что припасли для сотворения сухого «вкусного» пара: кто прихватил настой эвкалипта, кто хлебного кваса: кто раздобыл сухой горчицы… Яша и сам был мастер поддавать жару, добавляя в воду разные снадобья. А нынче в спешке забыл их взять и благодарно слушал запасливых парильщиков, предвкушая благоуханье целебного банного зноя, который сготовить при умении нетрудно: плесни на раскаленные голыши кваску — и ударит в нос жаркий дух свежеиспеченного хлеба, а если кружку березового сока, то в парильне дышится уж как в летнем лесу…
— Пивка бы после баньки… Но, говорят, буфет уже закрыт, — с сожалением вздохнул круглолицый, с набрякшими подглазницами седоватый крепыш.
— В вашем возрасте пора отказаться от пива не только в бане, но и вообще… — посоветовал ему высокий парень с короткой черной бородой на матово-бледном лице. Он стоял перед узким, вделанным в стену зеркалом и крохотными ножницами вылавливал, состригал торчащие кое-где из бороды волоски.