Яше не нравился не сам разговор о собаках, а беспутность его: без пользы он, чешут языки и только. А что не поинтересоваться бы этим собаколюбам той рыженькой?..
Какой она породы и что это за правило, порядок, вид дрессировки ли какой — вот так на привязи собак морозить?!
Яша демонстративно встал и вышел на лестничную площадку покурить. Из приоткрытой форточки вместе с посвистами ветра долетало слабое поскуливание рыженькой. И то ли от этого слитого плача собачки и вьюги, то ли от разговора этого тягостного Яше стало зябко, по телу опять засновал озноб. Дымя сигаретой, он поискал в кармане пиджака монету и по лестнице пошел вниз, на первый этаж, где был телефон-автомат. Он набрал номер и услышал голос Лизы:
— Ты?.. С легким паром, что ль?
— Не ходил еще, очередь тут…
— Шел бы домой… Нина Климова сейчас звонила. Она уж своего Петю в ванне напарила, горчичниками обклеила и в постельку уложила. А ты ходишь там… И знаешь, что она мне сказала? Она же технолог ПТО, все дела там наверху знает. Говорит, Петя и Яша своим геройством Паратова от выговора спасли. Профремонт второго блока в плане значился вторым кварталом, летом еще. Но Паратов все откладывал, перво-наперво план сдачи новых объектов гнал да вот так до аварии и дотянули. Но «аварийку» вызывать не стали, чтобы шум на всю область не подымать, ничего не актировать. Вами, удальцами, прикрылись…
— Не знаю, как там у них… Но неужели, по-твоему, лучше бы без света всем сидеть сейчас?
— Ах, ладно об этом… Как чувствуешь себя? — осуждающий голос Лизы потеплел.
— Зябну что-то, — откровенно ляпнул Яша.
— Э-эх ты! — укорно-жалостливо сказала Лиза и смолкла, в трубке запикали гудки.
Теперь, узнав о причине аварии, Лиза вроде бы даже укоряет его. И по-своему права: сколько аварийных происшествий случается по чьей-то оплошности, по недогляду!.. Поэтому все такие дела Лиза зачастую относит не к геройским, а к несуразице, к бестолковщине в работе. «Но мы с Петей тут ни при чем. Мы свое сумели… Вот она, лампочка, горит, сияет, всему городу светло…» — входя в предбанник, оправдывался перед Лизой Яша.
— Наша очередь, — махнул ему крепыш.
— Бегу! — Яша прошел в раздевалку и, отталкивая мысли о работе, о жене, о рыженькой собачонке, стал сбрасывать одежду. Перед входом в парильню подержал под горячей водой веник и, когда он обмяк, зазеленел, как бы ожил, дохнул летним ароматом березы, Яша открыл дубовую дверь. На дощатом полке-помосте, огороженном перилами, несколько мужчин нещадно хлестались вениками, мученически-радостно кривя потные лица. Яшу обдало зноем, будто он шагнул в самое пекло полуденной пустыни, где, однако, несмотря на неистовую жарищу, дышалось легко и сладко: воздух был огненно-горячим, но не пережженным, убитым, а эфирным, живительным, с едва уловимым запахом эвкалипта. Он не обжигал липко, колюче, а неспешно внедрялся в тело, до самых костей прогревал его, и оно блаженствовало, словно невесомо плыло и растворялось в волнах ароматного зноя. И ничего уж не желалось, ни о чем не думалось, было лишь несказанное наслаждение, томление плоти.
Постояв минут пять недвижно, Яша взмахнул распушенным березовым веником и стал хлестать себя, открытым ртом хватая обжигающий воздух.
— Вот жареха! Ух-ух! — ликующе стонал кто-то за спиной.
— Ах-ох! — жестко истязал себя крепыш.
Яша одним из последних удалился из парильни и, поднырнув под струи теплого душа, вышел в предбанник отдохнуть. На диванах, опоясавшись простынями, сидели раскрасневшиеся парильщики, пили чай, пиво. Яша откинулся на спинку дивана и почувствовал вдруг, что не может расслабиться, всецело отдаться отдыху. Что-то мешало, какая-то забота сидела в нем и не отпускала. И он стал вспоминать, отыскивать ее… Взгляд рассеянно заскользил по лицам раздевающихся и одевающихся людей и само собой почему-то задержался, остановился на бородатом. В парильне Яша не заметил его и теперь в упор смотрел на чуть порозовевшее матово-белое, холеное тело. «Да, этот никогда и ничем не перетруждал себя и, конечно же, не пропустил ни одного обеда», — с непонятной для самого себя неприязнью подумал о бородатом Яша и тут же признался себе, что безо всякой причины придирается к человеку. И все же какой-то повод для этой неприязни был. «Ах, да, ведь он — собаколюб», — уличающе вспомнил Яша недавний разговор в предбаннике, но тут же подумал, что неприязнь рождена не пристрастием бородатого к собакам, а чем-то другим… наверное, ледяным взглядом, холодным изяществом, всепоглощающим вниманием к самому себе… «Вон как упарился, розовый, весь млеет от удовольствия, даже вроде малость задремал от умиротворения и уюта… А вот мы тебя сейчас встряхнем чуточку, обеспокоим малость, потому как нельзя же так…»