В нынешний приезд мне удалось не только повидаться с Елкимовыми, но и посмотреть их в работе, в поле.
…От тридцатиградусной жары степной воздух раскалился и, казалось, полыхал голубым огнем. Тугой ветер врывается в кабину и горячо обдает лицо. Мы едем вдоль поля спелой пшеницы.
— Вот, кажется, Елкимов работает, — говорит мне совхозный парторг. — Редкого трудолюбия человек. Сорок лет неотлучно на комбайне…
Подъезжаем к запыленному самоходу, знакомимся с комбайнером, который мне в общем-то давно знаком.
— Елкимов Матвей, — подавая руку, басит рослый, загорелый парень. В его синих-синих глазах, в длинных ресницах — что-то девичье.
— А где отец? — спрашиваю.
— Там, впереди…
Ветерок гонит по полю плавные с металлическим отливом волны пшеницы. Отрезая от этого огромного серо-желтого полотна по узкой ленточке, один за другим движутся комбайны, оставляя позади крутые валки. А на соседнем поле, через дорогу, валки подсохли, идет их обмолот. Тут комбайны развернуты в цепь. Подъезжаем к крайнему самоходу, с его мостка по-ротфронтовски машет нам загорелый вихрастый комбайнер.
— Здравствуй, Иван! — кричу я среднему сыну Елкимовых. — А где отец?
— Во-он, впереди…
К комбайну подруливает машина, и тот, чуть сбавив скорость, выплескивает из бункера в кузов зерно. А мы едем дальше.
По стерне размашистым шагом навстречу комбайнам идет высокий молодой мужчина. В рабочей спецовке, весь пропыленный, белозубый, в светлой кепке, козырьком назад.
— Привет, Петр! — выйдя из кабины, я крепко пожимаю руку старшему сыну Елкимовых. В левой его руке какая-то железка.
— Да вот, хочу выгружной шнек получше отрегулировать, — поясняет он. — Что-то заедает малость… А вы, наверное, к бате? Во-он, вдоль овражка, молотит. Неровности там, вот он ту загонку никому не доверил, сам…
На комбайне Василия Емельяновича празднично-алый флажок, видать, недавно вручили. Елкимов весь коричневый от солнца, ветра и пыли, худощав, крепок, в движениях легок, несуетлив. И тот же, как у сыновей, степной прищур синих глаз.
— Нормально работаем. Хлеб хорош. Каждым комбайном уже по четыреста тонн намолотили. А ведь уборка только началась — рассказывает Василий Емельянович, отвечая на мои вопросы. — У меня новый комбайн, а у Матвея старенький, мой прошлогодний. Я на нем девять сезонов отработал. Его уже было списали, но Матвей взялся и отремонтировал, работает теперь… Он же в сельхозтехникуме учится, а сейчас на каникулы домой приехал, и вот нам подсобляет…
После короткого полевого обеда Елкимов дает сыновьям советы:
— В низинке-то скорость сбавляй, Матюша. Пшеница там вон какая! К тому же поле там повлажнее, начнешь гнать — землю станешь черпать… И ты, Вань, не спеши. Валки-то у тебя вдоль речки спаренные, густые. Так что не горячи машину…
…Идут по полю комбайны, тащат за собой буроватые облачка пыли. Гул моторов глохнет, тонет в нагретом, словно застывшем воздухе. Зыбится на горизонте знойное текучее марево. Кажется, все живое спряталось от жары…
Во время ужина на полевой стан приехала агитбригада.
На скамейке, рядом со мной сели Елкимовы. Самодеятельный артист читал механизаторам стихи известного поэта:
Василий Емельянович улыбнулся:
— Это уже точно о нашем брате, комбайнере. Завтра так оно снова и будет… Устаток в руках и ногах…
— Тяжеловато вам небось, Василий Емельянович? — посочувствовал я. — Все ж годы…
— Работа наша, конечно, нелегкая. Но коль дело по душе, тяжелым оно быть не может. Да и всего-то мне только шестьдесят два… А у нас тут по соседству в Новосергиевском районе комбайнер Карпушкин — небось слышали? — работает. А ведь ему за семьдесят! Вот он — да! А я что?
После чтеца вокальная группа исполнила песню о Дне Победы, что «порохом пропах», — специально для участника войны и ветерана труда Василия Емельяновича Елкимова. Такое внимание растрогало бывшего фронтовика. После концерта он, расставаясь, говорил мне задумчиво:
— Да, для всех война кончилась в сорок пятом, а я еще долго от ее оплеухи очухаться не мог… Были, помню, фронтовики-калеки, что горе свое в вине топили. Однако ж сами в нем и утонули. Война их через много лет доставала и гробила… А я сказал: врешь, не возьмешь! Работой стал глушить в себе всякую блажь… И сколько за эти годы мы тут добрых дел наворочали, сам видишь. Поселок-то не узнать. И ребята мои ишь какие! Люди о них кроме добрых слов ничего больше не скажут. Крепких мужиков мы с Дашей вырастили. Ни один не отшагнул от моего дела, сообща вот тут на родном поле и работаем.