Давыдов сейчас вполне может взять отпуск и уехать в Москву, Давыдовку, увидеть Полину. Уезжают же офицеры гулять в Петербург или Гельсингфорс, один даже в Киев отправился…
Снова навалился сон. Ритмично гудит в голове. Машина работает, тяжелая, большая, чугунная… крутится, крутится. Корабельный винт вздымает за кормой бурун. Что-то душит Алексея. Он переворачивается на другой бок, на спину, на живот. Холод покалывает обнажившиеся ступни, а шее душно. Давыдов сел, содрал намотавшееся на шею одеяло и вдруг вскочил, навалился на стол. Зазвенела неубранная посуда.
Гребной винт крутится, крутится, и, если на его пути попадет канат, веревка, он начнет ее наматывать на себя… А если к веревке прикреплена мина, винт затянет ее под корму корабля, и все! И не надо часто-часто ставить мины.
Шарил руками по столу, искал огниво… Не нашел, нащупал вилку и стал царапать ею по доскам стола.
Утром лениво ругал денщика за скверный завтрак, жевал и пытался вспомнить, какая дрянь снилась этой ночью. Потом заметил на столе корявые царапины, вроде как буквы; видно, вчера кто-то, мичман или ротмистр, развлекались. Велел денщику выскоблить стол, а то от него кислятиной несет. И, уже одевшись, от порога снова вернулся к столу, сел и, не снимая фуражки, долго разглядывал царапины и наконец прочел: винт… веревка… мина.
Несколько дней и ночей провел Алексей за столом, рисовал, чертил, писал, рассчитывал. Прохор, денщик его, рассказывал своим дружкам, что у его подпоручика белая горячка, но у господ она проходит не по-людски. Люди обычно чертиков видят, а подпоручик на бумаге волосатых чертиков рисует. Потом полдня ходит по избе, ничего не видит и на стены натыкается.
Узнав, что прибыл с обозом из Петербурга штабс-капитан Сергеев, Алексей направился к нему. Нашел его в гальванической мастерской. В большом деревянном сарае стоял собачий холод и сильный туман. Он образовывался от дыхания людей и ведер с горячей водой, которые приносили в сарай для отопления. Разводить огонь в сарае было строжайше запрещено: в мастерской заряжали мины.
Лицо Сергеева задубело от мороза, веки были такими тяжелыми, что, казалось, закрой он глаза — и тотчас заснет на ходу.
Алексей разложил перед ним свои чертежи и рисунки, долго объяснял. Тот равнодушно выслушал и ответил:
— Возражать тут нечему. Надо проверить. Но когда? Мы сделанные мины снаряжать не успеваем, еще людей надо обучать, как с ними обращаться. Кроме этого, у нас и так уже несколько типов мин. Две мины профессора Якоби, поручика Борескова, несколько типов Нобеля, и все разные: гальванические, пиротехнические, ударные, гальвано-ударные. И с каждой нужно свое деликатное обращение, иначе взорвется в руках. Недавно один купчик, пользуясь высокими протекциями, навязывал еще новую мину — летучую. Она-де будет лететь по поверхности воды, при ударе о борт корабля погружаться ему под киль и там взрываться. За это купец требует кучу денег, после чего обещает приступить к опытам. Для употребления этих мин он предлагает построить пароход, железный внизу и деревянный наверху. Пароход будет погружаться до уровня воды и после по воле капитана всплывать. А как это осуществить на самом деле, купец не объясняет. Деньги требует… за кота в мешке.
— Я же не требую денег, — перебил Давыдов. — Уж если на то пошло, я могу изготовить партию мин за свой счет.
Сергеев закрыл тяжелые веки — показалось, вот-вот заснет, — потом покачал головой:
— Когда ты был в Або, приехал камергер двора статский советник Вонляровский с минами собственного изготовления. Одни надо было сначала прикреплять к корпусу вражеского корабля, вторые — похожи на твою. Мы рассмотрели эти мины, от первых отказались, вторые признали опасными в употреблении, но поскольку они уже были изготовлены, то решили выставить их у Поркалаудда.