Конгревовы ракеты запускали с малых канонерских лодок, пришедших на смену бомбардирским, которые оттянули в тыл для пополнения боезапаса, смены экипажей и ремонта.
Только за первые двенадцать часов боя неприятель бросил на крепость свыше 10 000 бомб, а за ночь — свыше 700 ракет.
С восходом солнца стрельба усилилась. Отдохнувшие и пополненные экипажи бомбардирских кораблей яро взялись за свою разрушительную работу. Связанные канатами со стоящими сзади их кораблями, они знали, что в случае беды их вытащат из огня, и поэтому храбрость и ретивость их была высокой. За ночь, пользуясь прикрытием огня ракетных канонерок и тем, что крепость не имела передовых фортов, французы сумели соорудить на крохотном островке Лонгерн батарею из шести 11-дюймовых осадных мортир, обложив их мешками с песком, привезенным через весь Финский залив с острова Нарген.
Но сколько ни пытались вражеские канонерки зайти в тыл крепости, в каждом проливе они натыкались на решительный огонь либо «Цесаревича», либо «Иезекиили», либо «России». Над облаками дыма высились их мачты с поднятыми на стеньгах флагами.
В самом тяжелом положении оказался 120-пушечный корабль «Россия». Он стоял за крепостью, и все перелетные бомбы доставались ему. Сам же он сделал за весь бой только 350 выстрелов из носового орудия, когда в проливе показывался враг.
Давыдов в подзорную трубу видел, как часто над палубой «России» поднимался дым; из черного он становился белым — значит, пожар потушен и валит пар. Там, в дыму, сейчас мечется мичман Папа-Федоров, а где-то в засаде у танцующих от возбуждения коней стоит штабс-ротмистр Воронин, готовый со своим отрядом обрушиться на десант врага.
В «Россию» попало более 85 бомб, корабль получил 10 сквозных и 3 подводных пробоины. Часто возникали пожары. Корабль превратился в огненный, грохочущий ад. Люди задыхались в дыму и копоти, они высовывали из люков головы, чтоб хоть на секунду глотнуть свежего воздуха, и снова ныряли вниз. По палубе тесного лазарета трудно было ходить: она была скользкой от крови, и ее не успевали окатывать, так как все, кто мог подавать воду, были заняты тушением пожаров, которые возникали ежеминутно.
Потом загорелась крюйт-камера. С воплем: «Все равно, братцы, что наверху, что здесь, коли рванет — всем поровну достанется!» — смельчаки бросились в огонь и сумели погасить его. В борьбе с пожаром мичман Папа-Федоров, уже получивший до этого одну рану, был снова ранен и обожжен.
Отряд канонерок, на которых находился Давыдов, решился на вылазку. Они под огнем неприятеля подошли с фланга к острову Лонгерн и стали палить по французской осадной батарее. На комендора Ивана Ерыгина страшно было смотреть. Волосы на его голове стояли торчком, лицо почернело от копоти, по щеке текла кровь, половина бороды обгорела, сверкали только зубы и глаза. Но он лихо работал у орудия и при этом еще успевал давать подзатыльники двум гребцам, вставшим вместо убитых орудийных номеров. Он орал:
— Шевелись, ребята! Кто прозевал — тот воду хлебал. А ее тут эвон сколько!
Единорог Ерыгина, ахнув, откатывался назад, и тут же всем расчетом его возвращали на место, чуть не теряя сознание от напряжения.
Качки не было, и снаряды канонерок точно падали на французскую батарею. Рвались ядра и крепостных орудий. Огонь батареи стал заметно редеть. Потом раздался грохот — это разорвалась одна из осадных мортир. Вскоре батарея умолкла; было видно, как в дыму мечутся черные фигурки солдат.
Командир канонерки прокричал Давыдову:
— Может, высадиться и захватить остров? Да опасно — камни у берега.
Как выяснилось позднее, французская батарея замолчала не только из-за больших потерь в людях, но и потому, что дали трещины остальные мортиры.
Видимо, догадываясь, что вышедшие из пролива гребные канонерки намереваются захватить остров, по ним усилили огонь вражеские корабли, и несколько паровых канонерок направились в атаку.
Отстреливаясь кормовыми орудиями, гигантские сороконожки вернулись на свое место и снова выстроились в линию между островами.
Донесся грохот — разорвало орудие на одной из бомбард, затем лопнула мортира на другой, на третьей бомбарде возник пожар, и ее спешно потянули за канат в тыл.
Флот противника, как гигантский спрут, стал втягивать в себя свои многочисленные шупальца и вскоре замолк.
Наступила ночь. Она прошла довольно спокойно, только несколько малых канонерок выскочили вперед и дали залпы ракетами.
Постояв двое суток в виду Свеаборга, неприятельский флот, не предприняв больше никаких действий, ушел в море.