Океан. Выпуск 1

Воронин выколотил о край тарелки трубку, продул ее, сунул в карман и, глядя в окно, признался:

— А я, Лекс, думаю покрутиться в Петербурге, осмотреться и, пожалуй, подать в отставку. Коммерцией займусь. Ты думаешь, морская блокада Петербурга только по России ударила? Как бы не так. Она Европе хвост прищемила. Мой кузен в департаменте торговли служит, сказывал, что только в этом году ожидается отправить в Европу через петербургский порт около двадцати миллионов пудов хлеба и еще двадцать пять миллионов пудов сала, пеньки, льна, железа. Ваши и ихние купчишки засиделись на товарах, сейчас рьяно бросятся торговать.

Давыдов, глядя на лежащие у края стола бумаги, рассеянно спросил:

— А ты-то чем станешь заниматься?

— Мы что, хуже этих бородатых полуграмотных торгашей? Да я в своей губернии весь хлеб и лен скуплю, погружу на барки и пригоню в Петербург, а отсюда буду продавать за море.

— Смотри, облапошат по неграмотности. С Калашниковской хлебной биржей тягаться придется. Монахи с Александро-Невской лавры на Неве сорок каменных амбаров возвели.

— А что делать? Мы палашами машем, о чести говорим, они нам в пояс кланяются. Мы разоряемся, а они капиталы наживают. Пора и нам за дело браться.

Давыдов равнодушно повел плечами, взял со стола чертеж и стал его рассматривать. В последнее время ни одной свежей мысли в голову не приходило… Но он мучительно думал, думал… Алексей втянулся в эту работу, привык к визгу ножовок, к осторожному дыханию пиротехников, снаряжающих минные запалы, и не мог уже представить себя без этого.

Воронин тоже взял чертеж, посмотрел его, перевернул и еще посмотрел, бросил на место и спросил:

— Ну, а ты когда возвращаешься в свою часть? Дорожка у тебя неплохая — гусарский его императорского высочества великого князя Константина Николаевича полк. Шутка!

Не отрывая взгляда от чертежа, Давыдов медленно произнес:

— «Одна сажень морского побережья стоит квадратной мили вдали от моря» — так сказал государь Петр Алексеевич. Мудрые слова. — Алексей твердо посмотрел в глаза Воронину и заключил: — В полк я не вернусь. Вот теперь моя служба. — Он встряхнул листом чертежа, и тот глухо зашелестел. — Прощайте, гусары.

Николай Флёров ОКЕАНУ И ФЛОТУ Поэма

I

Тебе, о флот ракетоносный,
В поход поднявший якоря,
Как по траве густой и росной, —
Так по волне крутой и грозной
Идущий в дальние моря;

Тебе, сигналам флотским вторя,
Под взлет прославленных знамен,
Всем, кто стоит на вахте моря,
Несу сыновний свой поклон.

Я вижу ясный путь к широтам,
Дышу стремлением одним:
Чтоб с морем жить
И жить мне с флотом,
Отдать свой труд его заботам,
Сверять свой курс, как прежде, с ним.

И знать, что в ночь иль утром рано
Там, где дороги нелегки,
В даль Мирового Океана,
В глубь Мирового Океана
Неудержимо, неустанно
Уходят
Наши
Моряки.

II

…И вот начинаются камни
Среди помрачневших полей.
Вчера еще только стога мне
Всё виделись, неба светлей,

И стайками от тепловоза,
Красавицы, как на подбор,
Березы, березы, березы
Во весь убегали опор;

Зеленая кипень дубравы
Цвела, горизонт охватив.
И гимном лесной той державы
Был птичьих рулад лейтмотив.

А нынче в редеющей чаще
Приметою северных мест
Гранитные камни все чаще
Повсюду лежали окрест.

…И вот начинаются скалы
Из тех первозданных камней.
Вчера еще взор твой ласкала
Одна неоглядность полей,

А нынче, как вечности мета,
Порой то белы, то темны, —
Уж не с сотворенья ли света? —
Могуче легли валуны.

Легли, превращаясь в утесы,
Подставив гранитную грудь
Морям, по которым матросы
Идут в океанский свой путь.

…И вот начинается море.
А рядом, над ним, в высоте,
С какою-то грустью во взоре
Березки, — И те и не те.

И в Му́рманске
(Или в Мурма́нске,
Как там этот город зовут)
К тебе долетит океанский
Ледовый рокочущий гуд.