— Вот телеграмма с «Тавриды»: «Полагаю прибыть к шестнадцати часам».
Тимофей взглянул на часы:
— Думаете, придет?
Девушка пожала плечами.
— Других сообщений не было, значит, собираются прийти. Как они идут в кромешном тумане, я не знаю, но капитан там слов на ветер не бросает. Все стоят, а он идет. И локатора нет. И приходит Крокодил Семенович, — девушка рассмеялась.
— Как его зовут — Крокодил? — переспросил Тимофей.
— Нет, по-настоящему он Ардальон Семенович Шулепов. А за глаза его Крокодилом Семеновичем зовут. Он знает об этом, между прочим, и сам под хорошее настроение любит себя так называть.
Визгливый гудок донесся с залива. Диспетчер встрепенулась, открыла форточку и прислушалась. Гудок повторился.
— Она! Это ее гудок. Идет ваша «Таврида».
«Ну и гудок! Как у паровоза», — подумал Тимофей. Он неловко поблагодарил девушку и вышел из диспетчерской.
На причале зажглись прожекторы, забегали люди, заурчал мотор подъемного крана.
Визгливый гудок раздавался все ближе, потом из тумана показались огни, потом стала видна темная масса судна, и «Таврида» медленно, словно ощупью, подкралась к причалу и ошвартовалась.
Обледенелая от верхушек мачт до ватерлинии, с кучами руды на палубе, с побитыми и погнутыми релингами и трапами, грязная, с ободранными бортами, «Таврида» не обрадовала Тимофея.
«Видно, доживает последние годы», — подумал он.
На борту «Тавриды» бесшумно суетились люди. Швартовка не заняла у них и пяти минут; тут же был спущен с борта новенький трап, и около него появился вахтенный с повязкой на рукаве. Однако на берег никто не сходил. Тимофей подождал немного и поднялся на борт.
«Дорогая Марина! Сейчас уже глубокая ночь, а утром мне с восьми часов заступать на вахту. Я наконец дождался «Тавриды» и пишу тебе в своей каюте, вернее в своем кубрике. Нас здесь четверо в этом кубрике под полубаком. Все ребята сегодня ушли в город, отдыхают, и я сижу один, и никто не мешает мне побыть с тобой. Пароходик небольшой и старый. Ты, конечно, пришла бы в ужас, увидев его внешний вид. Что ж, я бы не стал тебя упрекать за это. Я и сам поначалу упал духом, увидев его обшарпанные борта и грязь на палубе. А теперь я вроде привык, да и не годится охаивать свое судно.
Поднялся я в первый раз на борт, спрашиваю у вахтенного матроса, как пройти к капитану. А тот документы требует! Чувствуешь, служба как налажена? Ну, предъявил я ему свое направление, вахтенный вызвал боцмана, тот провел меня к старпому.
Вхожу я с боцманом в каюту и вижу — сидит в кресле такой кругленький усатый грузин и что-то быстро пишет.
«Здравствуйте», — сказал я. Тогда он повернулся, взглянул на меня, встал, пожал мне руку и пригласил сесть. Боцман доложил, кто я и зачем пришел. Старпом кивнул и сказал:
«Меня зовут Илья Иванович, фамилия Долидзев. — Он покрутил свой ус, усмехнулся и добавил: — Не Долидзе, а именно Долидзев. Так сказать, и по существу, и по форме обрусевший грузин. Правильно я говорю, боцман?»
«Вполне», — солидно подтвердил боцман.
«Ну-с, будем считать, познакомились. Остальное прояснится в работе. Главным начальником для вас сейчас будет боцман. Вот и действуйте. Будут вопросы — заходите».
Потом боцман привел меня в кубрик и показал койку и рундук.
«Вот это твое место. Остальное — завтра», — сказал боцман и ушел.
До капитана даже и не допустили. Это мне, между прочим, нравится. Значит, есть порядок на судне!
Эх, Марина, ты не можешь себе представить, как это приятно после дней неопределенности и одиночества! Я прямо ожил сегодня — теперь знаю свое место, свою службу, у меня есть свое судно, есть капитан, старпом, есть, наконец, боцман — вон сколько начальников надо мной!
…Если бы знать, что и ты хоть изредка думаешь обо мне, вспоминаешь…»
МАТРОССКИЕ ВАХТЫ
К капитану судна Тимофея позвали в полдень, сразу после того, как он сменился с вахты у трапа. Каюта капитана находилась в средней надстройке, под штурманской рубкой. Она была небольшая, эта каюта: кабинет и приемная с овальным столом и шестью привинченными к полу креслами, за шторкой — спальня; над письменным столом нависал круглый циферблат гирокомпаса, а еще выше на стене висел старинный большой барометр.
Костлявое, длинное лицо капитана было бесстрастным и неподвижным. Густые черные брови почти срослись на переносице и широкими крутыми дугами расходились к вискам. Тонкий с горбинкой нос разделял глубоко посаженные цепкие глаза.