Выбрать главу

Малолетков не растерялся и всадил торпедоносцу прямо в его брюхо кучную очередь разрывных пуль. Самолет, загораясь, рванулся к облакам, чтобы сбить огонь. Но было уже поздно! Запылали плоскости и фюзеляж. Самолет взмыл еще немного вверх, и вдруг от него отделились три огненных клубка. Это охваченные пламенем вражеские летчики пытались спастись на парашютах. Но, обгорая на лету, они нашли свою гибель в волнах холодного Баренцева моря.

Как изменились люди в эти напряженные минуты боя!

Тот же самый Швырялкин, который, бывало, вздрагивал от учебного выстрела орудия, теперь один за другим подавал снаряды, находясь в самом пекле доя — на орудийной площадке у носового орудия. Стоя в расчете у Кречетова, одновременно помогая наводчикам, он вел себя как никогда смело. За этот рейс он научился храбрости и возвращался на Родину мужественным воином.

А взять Николая Скрипку. Думали, он лишь весельчак, балагур, легкомысленный, несерьезный человек. В минуты боя, когда стаи торпедоносцев набрасывались на караван, когда все небо было, словно серпантином, исчерчено следами трассирующих пуль и снарядов, Скрипка своим огнем принуждал немцев сбрасывать торпеды, как бомбы, не целясь. Один какой-то шальной ас все-таки залетел внутрь конвоя, но тут по нему дал очередь из крупнокалиберного пулемета кочегар-пулеметчик Ветер, а с носового орудия — артиллеристы Кречетова, моряки сержант Деменко, Скрипка, Курочкин и Овечкин. Огонь оказался точным. Столб огня взлетел к небу на том месте, где был торпедоносец! Огромный столб сверкающей лавы, дыма, багровых клочьев металла!

Зрелище было настолько неожиданным, что моряки, сбившие самолет, решили даже сперва, что это взорвался от попадания вражеской торпеды идущий впереди танкер с горючим. Но едва развеялся дым взрыва, оказалось, что танкер невредимо шествует впереди.

На палубе парохода «Тбилиси» кто-то крикнул:

— Что с капитаном, ребята?

Все перевели взгляд на капитанский мостик.

Там, изогнувшись, повис на поручнях капитан Сорока. Он силился удержаться, чтобы не упасть, лицо его перекосилось от боли.

Моряки взбежали на мостик и подхватили раненого капитана.

…Еще не умолк гул немецких самолетов, еще холодный сентябрьский ветер не рассеял до конца дым от взорвавшегося торпедоносца, а на капитанском мостике вместо раненого капитана распоряжался старший помощник Вячеслав Неживой. Это было очень серьезное испытание для молодого коммуниста и судоводителя.

Неживой встал на мостик, понимая ответственность, которая выпала на его долю.

Он знал, какой груз везет корабль. Он знал, что далеко в предгорьях Кавказа, у широкой Волги сотни тысяч советских бойцов и командиров ждут этого груза.

Суров и прост язык вахтенных журналов: столбики курсовых цифр и обозначений силы ветра чередуются с лаконичными записями, в которых угадывается многое пережитое судном. Переписанные мною в те дни в военный блокнот из судового журнала события того достопамятного дня изложены так:

«Справа на курсовом угле 80° произведен налет на караван 30—40 неприятельских торпедоносцев и бомбардировщиков.

Из всех пулеметов и пушек открыли интенсивный огонь.

15.46. Ранен капитан Д. И. Сорока.

15.48. Интенсивность атаки ослабла.

Огонь из орудий и пулеметов продолжается.

15.50. Атака окончена.

Военные корабли и транспортные суда продолжают вести огонь по уходящим самолетам. В командование судном вступил старпом Вячеслав Неживой. Капитан Сорока снесен вниз, где ему оказана первая помощь».

…Ранним сумрачным утром один за другим серые корабли стали швартоваться у длинных причалов Архангельска. Первым в линии этих далеких заморских гостей пристал к деревянному причалу Бакарицы пароход «Тбилиси».

Никогда не забыть мне волнующей минуты, когда мы всеми обостренными чувствами ощутили близость родного берега.

Не успели спустить трап с палубы «Тбилиси», как внизу на досках, около железнодорожного пути, появился наряд пограничников с зелеными петлицами на шинелях. Разводящий с бойцами караула пошел дальше, к другим пристающим транспортам, а около опустевшего трапа остался молодой светловолосый часовой-пограничник с автоматом на груди. Охраняя с этой минуты прибывший корабль, он внимательно смотрел вверх, на его палубу, заставленную сплошь серыми ящиками с самолетами и танками, на его борта, хранящие следы соленой океанской волны.