Хмыкнув, он озадаченно нахмурился.
— Вы думаете, я могу быть вам полезным?
— Иначе я не приезжал бы в Лондон. Простите за откровенность, но я действительно жду вашей помощи.
Мой категоричный тон вызвал у него взрыв смеха. Даже чуть порозовели его растопыренные замшелые уши.
— Браво! Вы мне нравитесь. Хотите кофе?
— Да, если можно.
— Эллиот, две чашки!
Молча стоявший у окна Эллиот сунул в карман свой блокнот и так же молча направился к дверям. С той самой минуты, когда я переступил порог кабинета Салвесена, и до сих пор он не проронил ни слова. В его воспаленных глазах не было ни проблеска улыбки, ни хотя бы слабого любопытства. Длинный, с узким, как сабля, лицом, он походил на бесстрастного биологического робота — я видел такого субъекта в каком-то фантастическом польском фильме.
Пока, деревянно переставляя ноги, племянник миллиардера шел к дверям, я не мог оторвать взгляда от его спины. Сутулая, с выпирающими острыми лопатками, она, казалось, тащила на себе незримую тяжкую ношу.
Потом я глянул на Салвесена, должно быть, растерянно и виновато. Он поправлял галстук, выкручивая свою несуразную шею. Из-за плотных занавесей на окнах в кабинете было сумрачно и тихо, как в склепе. Не знаю, может быть, у меня больное воображение, но мне почудилось, словно над моей головой кружит холодная черная тень. Я старался держать себя в руках и невольно вжимался в кресло.
Хриплый голос Салвесена неожиданно спросил:
— Что вас интересует конкретно?
Помедлив, я сказал, что хотел бы уточнить некоторые детали по географии островов Буве и Южных Сандвичевых, но особенно подробно я будто бы намерен остановиться в своей диссертации на естественных проблемах Южной Георгии, так как первое описание этого острова сделали наши русские моряки — Беллинсгаузен и Лазарев. В частности, мне было бы интересно узнать от мистера Салвесена, как повлияли на девственную природу Южной Георгии промышленные сооружения Грютвикена. Об этом нигде ничего не написано…
Салвесен сухо меня перебил:
— А разве то, что на Южной Георгии покоится прах великого Шеклтона, для вас значения не имеет?
Я понял, почему, услышав о Беллинсгаузене и Лазареве, он вдруг нахмурился.
— О нет, сэр, напротив, — исправляя оплошность, поспешил возразить я. — Книга Шеклтона «В сердце Антарктики» давно стала моей настольной. Я был бы счастлив поклониться его могиле, но что делать, не у всех есть возможность побывать на Южной Георгии, даже у тех, кто плавает на китобойных флотилиях.
Кажется, мой ответ его удовлетворил. Сказал ворчливо:
— Не тяните за уши политику туда, где ей не место.
Что он имел в виду, догадаться было нетрудно.
В 1918 году этот самый Салвесен и его друг Шеклтон, будучи офицерами Королевского флота Англии, добровольно участвовали в интервенции англичан на Кольском полуострове. Салвесен мечтал захватить наши северные зверобойные промыслы, а Шеклтон жаждал сражений с Советами.
«Шеклтон, — писал биограф знаменитого полярника, — собирался надолго осесть в штабе генерала Мейнандера в Мурманске и говорил своим друзьям, что наконец-то получил работу себе по сердцу: поездки на санях, а затем сражение. Но, к сожалению, возможность для вооруженных схваток не появлялась, и человек, который по своей природе был всю жизнь борцом, оказался лишен высшего счастья встретиться на поле брани с врагом своей страны».
Со временем политические взгляды Шеклтона изменились. Другом Советского Союза он не стал, но и слепой враждебности больше не проявлял. «Я уважаю мужество, а в мужестве этим парням не откажешь», — говорил он о бойцах Красной Армии, заставивших англичан бежать из Мурманска без оглядки.
Что же касается Салвесена, то для него Советская Россия всегда оставалась врагом, и, когда мог, он пытался вредить ей.
В 1946 году китобаза «Слава» и несколько судов-охотников стояли в Ливерпуле на капитальном ремонте (кстати, стояли они рядом с одной из флотилий Салвесена). Уже в Антарктике наши моряки обнаружили, что в трюмах китобазы, опечатанных в Ливерпуле под гарантию англичан, не хватает промыслового снаряжения. И многое было негодным. Гарпунный линь — канат к промысловым гарпунам — наполовину оказался гнилым. Сверху бухты были новые, а внутри — гнилые. Пришлось искать посредников и за бешеные деньги покупать все на складах Салвесена в Грютвикене. Без посредников нам бы он ничего не продал, а другие порты были за тысячи миль.
Закупки для нас делал норвежский капитан Карл Бергстэд. Услышав цену на гарпунный линь, он сказал Салвесену: