В пору освоения низовьев Амура появление у пустынных берегов Татарского пролива русского судна было большим событием для гиляцкого племени нивхов. Едва шхуна Гека появилась у устья Лангры, гиляки на своих долбленых лодках поспешили ему навстречу. На борт шхуны первым поднялся старшина рода — хальгеймар — и, по местным правилам хорошего тона, потерся щекой о шею Фридольфа. Среди его сородичей нашелся переводчик. Спустили гиляки на воду еще две большие лодки и вместе с вельботом, спущенным со шхуны, отбуксировали судно в устье Лангры. Гиляки помогли Геку отремонтировать шхуну, и, в благодарность за их помощь, вместе с ними Гек отправился на охоту, а потом участвовал в празднике нивхов — чхыф-лехернд (медвежьей игре), который они устроили по случаю удачной охоты.
Шкипер Гек метким выстрелом из ружья уложил большого и сильного сахалинского медведя, который неожиданно, из-за прерванной спячки, напал на людей.
Гек не только сам интересовался обычаями и легендами нивхов, — он по возвращении из плавания рассказывал своим близким о наивных и полных высокой поэзии мифах этого маленького и мужественного народа.
Тут надо сказать о том, что Фридольф Гек обладал необыкновенной памятью и наблюдательностью. И если это подтверждают его работы навигационного характера, то косвенное свидетельство мы неоднократно находили, слушая рассказы его дочери и младшего его друга — Елены Фридольфовны. Она живо помнила многое из рассказов отца.
Гиляки объясняли Геку, что их земля — это тоже человек, голова которого упирается в Охотское море, а шея их острова — Охинский перешеек, ноги — два полуострова на юге. Когда гиляки доставили к шхуне нужные для ее починки деревья, старейшина рода уверял Гека, что и деревья живые и у них есть своя душа. Чтобы ее не убить и не навлечь на корабль беды, нужно, поучал старейшина, в пень срубленного дерева воткнуть заостренную палочку, выструганную из ветвей того же самого дерева «чен-кун-инаку» — душетворящее инаку, — которое возвращает в срубленный пень душу и жизнь. «Ты не беспокойся, — уверяли они Гека, — мы так и сделали, и ты можешь спокойно продолжать свое плавание».
Несколько лет еще плавал Гек на шхуне Линдгольма «Сибирь», добывая китов и продолжая описывать берега и бухты Дальнего Востока, где ему доводилось жить.
Но его не оставляла мысль об охоте за китами в Японском море, и, получив заем у Линдгольма, Гек купил во Владивостоке старенькое рыбацкое судно. Он отремонтировал его, назвал «Аннушкой» и, вооружив ее подобием гарпунной пушки, вел свой промысел сперва в заливе Петра Великого, построив слип для разделки туш в бухте Гайдамак, потом перебрался на остров Аскольд, в бухту Наездник, затем два года спустя вместе с промышленником Янковским переехал в бухту Сидими и там основал свое хозяйство.
Гек вторично женился на доброй и заботливой молодой казачке Пелагее Семеновне, из семьи забайкальских казаков-переселенцев. Она заменила мать двум дочерям Гека; третья его дочь, Елена, впоследствии стала настоящим другом отца и сохранила в своей памяти те подробности, которыми мы теперь особенно дорожим как прямым свидетельством о жизни этого примечательного морехода.
Перед своим домом шкипер Гек поставил ворота из двух огромных китовых ребер. Дом этот стоял на берегу в бухте Амурского залива, в тридцати километрах от Владивостока, в живописной бухте. Впоследствии именно эта бухта была названа именем Гека — в благодарность за его труды по картографированию берегов Дальнего Востока. По-прежнему в те годы Гек бороздил воды Японского моря на своей шхуне, охотился на китов и тем добывал средства к жизни. И, как было ему свойственно, при всех обстоятельствах проявлял огромное внимание к людям, будь то его товарищи по трудному промыслу — рыбаки или охотники, русские или нивхи.
Однажды, ранней весной, от берегового припая у бухты Сидими оторвалась льдина, на которой двое мужчин, соседи Гека, ловили рыбу. Льдину ветром понесло в море. Гек бросился к шлюпке. Он быстро греб, стремясь догнать льдину. Только поздно вечером все трое вернулись домой, мокрые и продрогшие.
Растирая спиртом закоченевшие ноги, Гек тихо возразил жене, выслушав ее опасения, что он мог погибнуть:
— Иначе я поступить не мог. Живы все, и слава богу.
Сам он упорно воспитывал такое же мужество и у своих близких; для своей младшей дочери, Елены, он построил лодку «Нырок», Елена сама должна была сшить парус для «Нырка» и научиться в любую погоду управлять своим нехитрым суденышком. И эта выучка сослужила службу погибавшим на море людям.